— Истинная правда, Терри! — отвечал другой. — Ей-богу, сэр — самый благородный на вид седок, которого мы когда-либо носили, и событие это следовало бы ознаменовать тем, чтобы либо вы нам, либо мы вам дали гинею.
— Тогда это приходится сделать мне, — сказал джентльмен, давая им желанную монету. — По-видимому, вы узнали, что я приезжий в Лондоне, — прибавил он с улыбкой.
— Не взаправду это вы говорите, ваша честь! — воскликнул Терри с притворным изумлением. — Вот этого мы совсем не ожидали. Так вы иностранец, сэр? Подумай только, Пэт, господин говорит, что он иностранец, а мы приняли его за настоящего, коренного лондонца.
— Я бы ни за что не догадался! — воскликнул другой носильщик. — Да если посмотришь на прекрасные манеры и одежду его чести, и особенно если услышишь, как он говорит, то никогда не примешь его за француза.
— Да я и не француз, мой милый, — отвечал господин. — Я шотландец и только что прибыл из Эдинбурга
[6]. Я до сих пор ещё ни разу не был в Лондоне.
— Тогда милости просим в наш город, — прибавил Терри. — Хотелось бы, чтобы было побольше таких шотландцев. Но не многие переезжают через этот Твид
[7] с таким туго набитым кошельком и со столь щедрой рукой, как у вашей чести. Если у ваших земляков и водятся какие-нибудь деньжонки, они накрепко застёгивают свои карманы. Мы же выпьем стаканчик шафрановки за долгую жизнь и счастье вашей чести прежде, чем постареем на час.
— Ей-богу, выпьем! — воскликнул товарищ Пэт. — Но мы любим произносить здравицу с именем — как-то веселее пить тогда.
— Будь я проклят, если ваша честь не носит благородного имени! — воскликнул Терри. — Может быть, даже имени самого великого герцога Аргайльского
[8].
— Нет, вы снова ошибаетесь, мой милый. Я простой шотландский дворянин, без всяких притязаний на титул. В моей стране меня знают господином Лоу Лористоном.
— Какое славное имя! — заметил Терри. — Я часто слышал о нём. Не был разве первый Лаа из Лэрристауна известным судьёй, ваша честь?
— Первый Лористон, мой отец, был золотых дел мастером в Эдинбурге, — отвечал Лоу. — Лет двадцать тому назад он купил у Дэлглишей поместье Лористон, от которого и происходит моё имя. Теперь вы узнали обо мне, кто я и что я. Думаю, ваше любопытство вполне удовлетворено.
— Бог с вами, ваша честь! Это вовсе не любопытство, а интерес, — ответил Терри с низким поклоном. — Мы оба вполне ценим вашу великую снисходительность, что вы оказываете нам доверие. Прекрасное имя вы получили, господин Лаа Лэрристаун. И, наверно, об этом имени скоро будут говорить по всему свету. Вы не осерчаете на меня, если скажу, что вам на роду суждено большое счастье — вижу это по вашему лицу. Вы наживёте более богатств, чем сумеете прожить, и достигнете высшего положения, чем то, которого надеетесь достигнуть.
— Откуда знаешь ты, хитрец, сколько я надеюсь нажить и какого положения желаю достигнуть? — воскликнул Лоу. — Но вы более близки к истине, чем прежде. Я обладаю планом, который несомненно сделает меня богатым и неизбежно доставит мне такое высокое положение, о котором я только могу мечтать.
— А что я говорил? — воскликнул обрадованный Терри. — Я — настоящий пророк, если только пророки существовали когда-нибудь. Я тотчас догадался, что вы, ваша честь, большой изобретатель.
— Если бы шотландский парламент
[9] принял план, который я предлагал ему, то мог бы обогатить страну, — заметил Лоу.
— Какие же тупые головы в шотландском парламенте, коли они не приняли вашего плана! — ответил Терри, пожимая с презрением плечами. — Но вы увидите, что члены английского парламента более заботятся о своих интересах. Я желаю только, чтобы ваша честь научили Пэта и меня, как утроить наш капитал и превратить одну гинею в три?
— Я мог бы научить вас, как сделать сто гиней из одной и тысячу из ста, — заметил Лоу. — Но я держу это в секрете, про себя.
— Нет ничего удивительного, — прибавил Терри с несколько недоверчивым смешком. — Никогда не следует учить всех, как сделаться богатым. Право, ваша честь, должно быть, ещё больший колдун, чем те седые бороды, которых мы видели в лавке. Они сидят перед большой печью, уткнувшись в стеклянные бутылки с длинным горлышком, и делают из свинца золото.
— Нет, мой милый, — ответил, улыбнувшись, Лоу. — Я не собираюсь заниматься превращением металлов. Наоборот, я обойдусь совсем без золота — я заменю его бумажными деньгами.
— Обойтись без золота и заменить его бумагой! — воскликнул Терри со смешной ужимкой. — Тогда я опасаюсь, что ваш план, господин, не удовлетворит нас сколько-нибудь более, чем шотландский парламент. Колдовские деньги, как рассказывают в Ирландии, превращаются в сухие листья. Пожалуй, и эта гинея превратится в бумагу? А покуда этого не произошло, завернём-ка за угол, к «Синим Столбам», и истратим её.
— Весьма разумное решение, — заметил Лоу. — Но на днях вы вспомните, что я сказал вам.
— Чертовская штука! — ответил Терри. — Мы долго будем помнить о вас, ваша честь. Если вам когда понадобятся носилки, Терри О’Флагерти и Пэт Моллоу понесут вас на край света и обратно. Ну, пойдём, Пэт! Мы только отнимаем у сэра его драгоценное время.
С этими словами они оба надели на плечи ремни, взялись за концы шестов и весело удалились с носилками. Этот разговор не ускользнул от группы зевак, собравшихся у входа в кофейню Уайта, и возможно, что Лоу предназначал некоторые из своих замечаний для них. Все эти господа были молодые франты, что угадывалось по ярким бархатным костюмам различных цветов, украшенным лентами, и по напудренным парикам последнего фасона. Руководители хорошего тона, законодатели в области мод
[10], они считали своим долгом злословить насчёт обращения и наряда иностранца. Но этот ни с какой стороны не был доступен критике. Одежда его, изготовленная в городе, была богата, изящна и сшита по последней моде, манеры безупречны. Но эти франтоватые критики заранее решили найти в нём недостатки. И вот, почтенный Чарли Каррингтон заявил, что голубой бархатный кафтан красивого господина, перевитый серебряными шнурками, сделан плохо, хотя кафтан сидел прекрасно и был сработан Риверсом, городским портным, у которого заказывал и Чарли. Гарри Арчер высмеивал парик Лоу, заявляя, что он чересчур длинен и скверно напудрен, хотя парик только что вышел из рук придворного парикмахера Гублона. Дик Бодуэлл сказал, что фигура шотландца слишком тонка, хотя не мог отрицать её правильности. Том Багот думал, что мистер Лоу слишком рослый, а Джерри Ратклиф — что он недостаточно высок. Придира Боб Фоли объявил его неуклюжим и мужиковатым, хотя этому противоречило каждое движение мистера Лоу. Наконец, косноязычный Джо Лоуэлл сказал, что приезжий говорит с очень сильным шотландским произношением, хотя выговор Лоу был именно приятным, дорическим
[11].
