Ненавидя их обоих, регент всё-таки принимал этих министров с радушием и с наружным вниманием, что внушало безграничную веру в его способность лицемерить. К более вероломному из них, старому маршалу Вильруа, он был особенно внимателен: почти с сыновней заботливостью осведомлялся о его настроении и здоровье. Старый придворный, который, несмотря на свою глупость, не поддавался обману наружного уважения, притворялся очень польщённым вниманием регента. Поблагодарив за милость, он передал, что только что приехал из Венсена
[57], где оставил своего царственного воспитанника на попечение гувернантки, герцогини Вантадур.
— Его Величество, как, к сожалению, я должен заявить, чувствует небольшой озноб, — заметил он. — Но Ваше Высочество не должны беспокоиться, мы скоро вылечим это. Герцогиня смотрит за ним, как мать, и успокаивает самыми искусными сиропами и конкоктами.
— Я знаю её привязанность к нему. Но мы не должны оставлять без внимания самого пустяшного нездоровья. Никогда не могут быть чрезмерны заботы о самой драгоценной жизни во всём королевстве.
— Да, о нём будут всячески заботиться, будьте уверены, Ваше Высочество, — величественно сказал Вильруа.
— Не сомневаюсь. Но я поеду в Венсен сегодня утром проведать Его Величество.
— Может быть, лучше было бы отложить посещение на день или на два, — сказал Вильруа, несколько смутившись. — Его Величество раздражителен, даже закричал на меня, когда я приблизился поцеловать ему руку. Он приказал мне убираться, причём сделал замечание, которого я не решаюсь повторить. Может быть, он откажется принять и Ваше Высочество.
— Особенно если его научит гувернантка, — возразил, смеясь, регент. — Впрочем, так как вы говорите, что с ним не случилось ничего серьёзного, то я не потревожу герцогиню неожиданным посещением. Уж давно я хотел устроить ещё одно подушечное заседание, для которого потребуется присутствие короля, приготовьтесь к этому.
Затем, обратившись к Ноайлю, сказал:
— Вы пришли как раз, когда мне очень хотелось посоветоваться с вами, герцог. Вы слышали, что я отзывался с большой похвалой о финансовых способностях сьера Лоу. Вот он, только что вернулся из Италии.
— Очень рад познакомиться со сьером Лоу, — сказал Ноайль, кланяясь ему. — Много наслышан о нём.
— И я также, — заметил Вильруа, приветствуя Джона церемонным поклоном. Наслышан от принца Конти и ещё от кого-то, не помню.
— Может быть, от герцога Мэна или графа Тулузского? — предположил регент. — Никогда не помните. Сьер обладает большой и заслуженной известностью.
— За ним слава очень искусного игрока, это я хорошо помню, — сказал Вильруа. — Я не забыл очаровательных вечеринок в гостиных Дюкло, где мы всё проигрывали в фаро; не забыл и тех огромных золотых марок, каждая в 18 луидоров, которые сьер Лоу раскладывал на столе у Буассонов. Ха-ха-ха!
— Вижу, память не изменяет вам, маршал, но господин Лоу наметил в настоящее время более важные цели, чем игра, — сказал регент. — Узнав о наших денежных затруднениях и желая облегчить их, он предлагает устройство банка на таких же основаниях, как в соседних королевствах. Этот банк будет управляться от имени короля и находиться под его властью. По расчётам господина Лоу, он оживит кредит страны; и я, признаюсь, вполне верю этому.
— Я был бы очень рад познакомиться полнее с планом сьера Лоу, — сказал Ноайль, пристально глядя на Джона.
— Цель Королевского Банка, герцог, — заметил Лоу, — это быть вместилищем для доходов государства и для всех металлических денег народа, которые я предлагаю заменить банковыми билетами. Я смотрю на всю нацию, как на большую компанию банкиров, и доказываю, что если банк увеличить выпуск билетов сверх имеющихся у него слитков, не подвергая, однако, опасности их оплату, то народ будет действовать так же, как и прежде, с полной обеспеченностью. Смею прибавить, что польза бумажных денег такова, что, я уверен, все будут предпочитать их монете.
— Бумажные деньги бесспорно имеют два больших преимущества, — заметил регент. — Удобство платежа и безопасность провоза.
— Верно. Однако бумажки могут сгореть, потеряться, быть украденными гораздо легче, чем золото или серебро, — заметил Ноайль.
— Если осуществится банк господина Лоу, герцог Ноайль будет ниспровергнут, — шепнул Дюбуа маршалу Вильруа.
— Будет ниспровергнут? — переспросил старый маршал также шёпотом. — Тогда я буду поддерживать план со всей своей страстью. — И прибавил вслух: — Я в восхищении от сьера Лоу. Весь народ будет большой компанией банкиров! Что за роскошная мысль!
— На мой взгляд, устройство Королевского Банка будет сопряжено с значительными опасностями, — заметил Ноайль. — Гибель его, в которой я не сомневаюсь, лишит доверия правительство и повергнет нас в ещё более затруднительное положение.
— Я не опасаюсь этого — сказал регент. — Мне так нравится этот план, что я намерен созвать чрезвычайный совет, на который будут приглашены главные капиталисты, чтобы обсудить целесообразность этой меры.
— Именно это я и хотел присоветовать Вашему Высочеству, — сказал Вильруа. — Чрезвычайная мера, какою является Королевский Банк, предлагаемый сьером Лоу, требует для своего обсуждения и чрезвычайного совещания. Но я заранее объявляю моё твёрдое убеждение, основанное на выраженном Вашим Высочеством мнении, что этот план будет признан практичным и, будучи приведён в исполнение, повлечёт за собой поразительные следствия. Весь народ станет большой компанией банкиров! Чудесная мысль! Я удивляюсь, как этого раньше не изобрёл какой-нибудь из наших финансистов.
— Если бы и додумались, то наши финансисты отвергли подобную мысль как чепуху, — бросил Ноайль пренебрежительно.
В эту минуту лакей доложил о герцоге Сен-Симоне. Человек низкого роста, хорошего телосложения, богато одетый, заносчивый в обращении, с проницательными глазами и насмешливо-злобным выражением лица, вошёл в кабинет и отвесил церемонный поклон регенту.
Глава XIV. Герцог Сен-Симон и Система Лоу
Мармонтель
[58] верно заметил о герцоге Сен-Симоне: «Среди всего народа он отличал только знатных, среди знатных — только пэров и среди пэров — только самого себя». Но хотя герцог был горд, как испанский идальго
[59], и слыл великим поборником привилегий своего класса и несколько эгоистичным человеком, у него имелись и немалые достоинства. Сен-Симон выделялся среди испорченного двора регента своей безупречной честностью и незапятнанной нравственностью. В обращении он был очень злобным и насмешливым, чем нажил много врагов. Он был упрям, полон причуд, тяжёл на подъём. У него был дар замечательной проницательности и наблюдательности, ему мы обязаны, как всем известно, неподражаемыми «Записками», где нарисованы живыми красками главные лица французского двора того времени. По смерти герцога Бургундского, Сен-Симон примкнул к Орлеану и никогда не нарушал своей верности ему. Тот постоянно советовался с ним и вообще относился с уважением к его мнениям. При установлении регентства Сен-Симон сразу достиг высшей степени благосклонности и мог бы сделаться гувернёром юного короля, но отклонил этот пост, заметив Филиппу:
