— Очень благодарен вам, Ипполит, но вы вышли за пределы необходимого: мне не нужно двух кучеров.
— Понятно, монсеньор: вы выберите того, который вам больше нравится, я возьму другого.
— Ладно, мой выбор падает на Андре.
— Я буду гордиться службой у вас, монсеньор, — сказал счастливый Андрэ с поклоном.
— Вы будете получать такое же жалованье, как Ипполит — Но вы сейчас же должны вступить в отправление ваших обязанностей.
— Я объясню ему всё, — сказал бывший кучер.
И, почтительно поклонившись, он удалился с двумя соискателями должности кучера.
Войти в переднюю дома Лоу нельзя было иначе, как дав значительную взятку рослым привратникам-швейцарцам, караулившим у входа. Другую крупную взятку требовали лакеи, стоявшие у дверей в приёмную, а третью, ещё большую, брал мажордом Тьерри, который только тогда соглашался доложить своему господину. Когда двери приёмной наконец отворялись, глазам представлялось необыкновенное зрелище. Толпа, состоявшая почти исключительно из самых знатных лиц: принцев, герцогов, пэров, маршалов, генералов, прелатов, герцогинь, пэресс и других дам, отличённых красотой или рождением, ждавшая целыми часами, наперебой старалась выказать знаки уважения Джону Лоу и попросить у него паёв или записи в подписной лист. Иногда дамы совершенно окружали его и не позволяли ему уйти, пока не получали согласия на свои просьбы. Такие приёмы, как мы уже сказали, превосходили нарядами и блеском приёмы в Пале-Рояле.
Они, может быть, и льстили тщеславно Лоу, но скоро стали тягостными, почти невыносимыми; если бы они не доставляли удовольствия леди Катерине, он давно бы прекратил их. В то утро, когда двое ирландцев, благодаря крупной взятке Тьерри, получили доступ к Лоу, в приёмной находилась большая толпа, почти исключительно состоявшая из знатных дам. Многие из них пришли очень рано и теперь были сильно утомлены ожиданием. Наконец, Тьерри и другие лакеи отворили двери, — и в глубине зала можно было увидеть самого Лоу, леди Катерину, их юного сына, мадемуазель Лоу и Коломбу. Все дамы разом двинулись по направлению к Лоу, но он остановил их восклицанием:
— Опоздали, сударыни, опоздали! Подписной лист уже заполнен. Не осталось ни единого пая.
Все пришли в замешательство, но Лоу скоро утешил их, сказав, что через неделю будет произведён новый выпуск паёв, и имена всех их будут помещены в листе.
— Вам нужно только расписаться в посетительской книге теперь до ухода, — и ваши фамилии будут перенесены в список.
Довольные таким заверением, дамы поспешили приветствовать леди Катерину как королеву. Они говорили любезности мадемуазель Лоу и Коломбе и выказывали удивление перед сыном великого финансиста, красивым мальчиком двенадцати лет. Вслед за тем они толпой вышли, чтобы записать свои фамилии, как было указано, — дело, которого нельзя было осуществить без новой взятки. Эти знатные дамы так желали записаться первыми в листе, что комната живо очистилась, в конце концов, там осталась только одна дама. Хотя эту даму нельзя было назвать молодой (она была приблизительно одного возраста с леди Катериной), однако она ещё оставалась красивой и отличалась отменным обхождением. Её богатый наряд был сшит по последней парижской моде: однако в ней легко было узнать англичанку. С ней находились дна джентльмена, прекрасно одетые, с изящными манерами, — без сомнения, её соотечественники.
— Мама, смотри, какая красивая англичанка! — шепнула Кэти, когда дама приблизилась.
До этой минуты леди не обращала внимания на эту даму, но теперь, посмотрев на неё, она внезапно изменилась в лице. Со своей стороны дама, вошедшая под руку с одним из джентльменов, остановилась и, после минутного молчания, когда леди Катерина всматривалась в неё, как если бы она увидела привидение, сказала тихим, задушевным голосом:
— Вы не узнаете меня, Кэт? Вы не узнаете вашу Белинду?
С невольным криком изумления и радости леди Лоу, сидевшая в большом кресле, вскочила и нежно обняла гостью. Она ещё и теперь едва могла поверить, что держит в своих объятиях свою давно потерянную подругу, и ещё более пытливо рассматривала черты её лица.
— Да-да, не могу больше сомневаться! — воскликнула она. — Это моя дорогая Белинда, которую я так долго оплакивала как умершую. Возвращайтесь же с миром, моя милая подруга, на радость вашей всегдашней Кэт, которая никогда не переставала думать о вас, оплакивать вашу мнимую ужасную участь. Но где мой муж?
— Он здесь, — ответил Лоу, которого возглас леди Катерины вывел из оцепенения. — Он так же, как и вы, изумлён этим чудесным воскресением из мёртвых. Вы действительно живы? — прибавил Джон, обращаясь к Белинде. — Вы не привидение?
— Вы увидите, что я осталась той самой Белиндой, какой была. Но если вы всё-таки думаете, что я принадлежу к миру духов, то могу представить, в качестве свидетеля, моего супруга, который докажет вам, что я жива.
— И докажу! — воскликнул призванный, не кто иной, как достопочтенный Чарли Каррингтон, приветствуя Лоу и леди Катерину.
— Я бесконечно удивлён! — воскликнул Лоу. — Однако моё изумление не должно мешать мне выразить удовольствие, которое я испытываю, встретив своих друзей. Очень, очень рад видеть вас, Каррингтон, и вас также, сэр Гарри Арчер, — прибавил он, сердечно пожимая им обоим руки.
— А теперь, Белинда, — промолвила леди Лоу своей приятельнице, — вы должны удовлетворить моё любопытство и рассказать, каким способом вам удалось избегнуть ужасной участи, уготованной вам вашим ревнивым извергом-супругом. Ведь все были уверены, что вы погибли от яда.
— К счастью, напиток, приготовленный для меня Уилсоном, был лишь сильно действующим снотворным, а не ядом. Но действие этой жидкости было так сильно, что дыхание прекратилось на два дня, и все считали меня мёртвой — сам коронер
[96] и сопровождавший его врач пришли к тому же заключению. Теперь начинается самая странная часть моей странной истории. Когда окончился страшный осмотр коронера (к счастью, я не сознавала этого), было дано приказание немедленно похоронить труп, и меня положили в гроб.
— Я видела, как вы лежали в нём, моя милая! — воскликнула леди Катерина, содрогнувшись от ужаса. — Я думала, когда целовала ваш холодный, бледный лоб, что прощаюсь навеки.
— В ту ночь усыпляющее действие питья прекратилось, оцепенение, похожее на смерть, в которое я была так долго погружена, исчезло. Я испустила глубокий вздох и немного приподнялась. Этот вздох и движение достигли слуха моей преданной, горюющей Марты, которая сначала испугалась, но потом убедилась, что я жива, и освободила меня. Случись моё воскресение несколько часов позже, я, избегнув одной ужасной смерти, встретила бы другую, ещё более ужасную. Благодаря заботам Марты, скоро я совсем пришла в себя и узнала обо всём. Ужас едва не лишил меня снова чувств. Когда я находилась в таком положении, странная мысль пришла мне в голову. Я почувствовала отвращение к светскому обществу, и так как все считали меня умершей, то никто, кроме Марты, не должен был знать, что я осталась в живых. Она начала отговаривать меня, но наконец согласилась и, по моей просьбе, отвела меня в свою комнату и уложила в постель. Затем она вернулась и наполнила гроб всяким хламом. На следующее утро люди вынесли гроб, и он был зарыт. Я исчезла из мира.
