— Вы заходите слишком далеко в своих замечаниях, милорд, — сказал регент. — Теперь уж, Лоу, само собой разумеется, будет генерал-контролёром. Позвольте мне надеяться, что происшедшее между вами разногласие будет улажено.
— Невозможно, монсеньор! — воскликнул Лоу. — После всего, что произошло между лордом Стэром и мной, мы не можем вступать друг с другом даже в деловой разговор.
— Тогда, милорд, — сказал регент, обращаясь к послу, — я буду вынужден просить отозвать вас.
— Мне жаль, что я потерял личное доверие Вашего Высочества, которым пользовался так долго, — ответил лорд Стэр. — Но я говорил откровенно, и когда-нибудь, убеждён в этом, вы признаете, что я дал вам хороший совет.
И с глубоким, почтительным поклоном регенту и высокомерным кивком Джону он удалился.
Когда все препятствия были устранены, регент передал Джону Лоу звание генерал-контролёра финансов, а Аржансон, к своей величайшей досаде, должен был уступить свой пост ненавистному сопернику и ограничиться должностью хранителя печатей. Лоу достиг цели своего честолюбия. Он стал равным самым высокопоставленным лицам и даже превосходил их. Он восторжествовал над всеми своими врагами, и так как регент всецело руководился его советами, то можно было сказать, что Джон держал в своих руках бразды правления. В течение четырёх лет он, благодаря принятию подданства, буквально сделался, употребляя выражение Вольтера, из шотландца французом, из протестанта католиком, из проходимца — владетелем лучших поместий в королевстве и из банкира — первым министром.
Сила и способности нового генерал-контролёра были признаны не только управляемым им народом, но и всеми державами Европы. Английское министерство, видя, что лорд Стэр оскорбил его и был лично неприятен ему, решило отозвать посла и немедленно назначило в Париж графа Стенхоупа, одного из своих государственных секретарей. Народный восторг, выражавшийся самым различным образом, удостоверял регента, что его выбор был весьма приятен стране. Все классы общества соперничали друг с другом в лести новому генерал-контролёру. Почести оказывались ему пуще прежнего. Повсюду можно было видеть его портрет со следующими латинскими стихами, напечатанными под ним:
«При справедливо правящем Галлией принце, квестор
[109] правильно ведёт финансы. Человек, совершенный в этом деле он обогатил и короля, и народ».
Иностранные государства также относились к Лоу с уважением; увольнительное свидетельство от его родного города, Эдинбурга, было ему выслано в драгоценном золотом ящике. Как раз в то время Лоу вёл переговоры с лордом Лондондерри о покупке знаменитого бриллианта Питта, который впоследствии стал лучшим украшением французской короны. Этот бриллиант, величиной почти с голубиное яйцо, необыкновенно чистой воды и чарующего блеска, получил имя «Регент». Чтобы высказать свой восторг перед гением Лоу, эрл Ислей переиздал одно из ранних произведений великого финансиста, снабдив его надписью из Цицерона:
«Счастлива страна, которая примет этого мужа! Она будет неблагодарной, если подвергнет его изгнанию, и несчастной, если его потеряет».
Роскошь Джона возросла ещё более. Он занимал тот же дом на Вандомской площади, но его большие покои были значительно расширены, а обеды и праздники стали великолепнее прежних. Впрочем, эти удовольствия нисколько не мешали его внимательному отношению к государственным делам. Он отдавал всё своё время, все силы исполнению своих обязанностей.
Но именно в то время, когда, по-видимости, Лоу был более всего в безопасности, когда он пользовался всеобщим почётом, когда на всех улицах только и слышалось его имя и клики народа повсюду сопровождали его, именно тогда начали проявляться признаки страшной катастрофы, которую ему суждено было испытать.
Глава XX. Опала на звонкую монету и миссисипские бандольеры
Так как золото всё уходило из банка, то Лоу принуждён был прибегнуть к мерам, от которых до сих пор воздерживался. Решившись довести Систему до крайних пределов, он запретил производить уплату золотом более чем на 300 ливров. Векселя могли уплачиваться только банковыми билетами, и заимодавцы уполномочивались требовать от своих должников в уплату банковые билеты. Использовав все средства для того, чтобы сообщить бумажкам предпочтение перед золотом и серебром, генерал-контролёр издал указ, совершенно отменяющий звонкую монету, за исключением мелочи, которая была вновь отчеканена. Указ предписывал также, чтобы никто, какое бы положение он ни занимал, даже если был членом духовных обществ, не мог иметь более 500 ливров звонкой монетой, под угрозой изъятия в казну всего превышающего эту сумму, с пеней в 10 000 ливров. Другой указ запрещал под угрозой штрафа в 3000 ливров уплаты выше ста ливров иначе, как банковыми билетами. Чтобы обеспечить строгое исполнение этих указов, было дано разрешение на производство домашних обысков, и были восстановлены суровые меры, применявшиеся Судебной Палатой при герцоге Ноайле. Как и в то ужасное время, доносчикам предоставлялась в награду половина захваченной суммы. Даже жилые помещения не освобождались от обыска. Подверглись осмотру и дома именитых людей, и места, пользовавшиеся особыми привилегиями, и дворцы, и королевские поместья. Но эти суровые указы безнаказанно нарушались некоторыми высокопоставленными лицами. Так, принц Конти представил к платежу в банк все имевшиеся у него банковые билеты, и Лоу, не желая рассердить его, позволил увезти золото и серебро в количестве, достаточном, чтобы наполнить три подводы. Нарушитель указа навлёк на себя резкие упрёки регента, но это не помешало его брату, герцогу Бурбону, последовать его примеру и получить звонкой монеты на сумму в 25 миллионов. Справедливо негодуя на это, регент послал за герцогом и обратился к нему с такими словами:
— Я очень недоволен вами, герцог. Вам хочется сразу разрушить то сооружение, которое стоило господину Лоу столько времени и труда. Вы истощаете банк, изымая из него 25 миллионов в четыре дня. То же и принц Конти. Что вы оба будете делать с таким количеством монеты? Разве вы не знали, что последний приказ Его Величества воспрещает всем подданным, без исключения, владеть более чем 500 ливров в звонкой монете?
— Признаюсь, я взял из банка 25 миллионов, монсеньор, — смиренно заявил герцог. — Но всё уже истрачено. Эти деньги исчезли как по волшебству. Пусть чиновники обыщут мой дом, но ничего не найдут.
— Ба! Вы хорошо позаботились спрятать деньги.
— Они спрятаны в карманах моих заимодавцев. Я не получил ни единого луидора.
— Это даёт полное право потребовать у вас строгого отчёта о взятом вами золоте, герцог. И если бы это не вызвало большого шума, я так бы и поступил. Недостойно, с вашей стороны и со стороны принца Конти, поступать так. Подумайте только о дурных последствиях, какие ваши поступки будут иметь для банка!
