Глава XXV. Рыночный разносчик
Слуги кабачка подняли тревогу, и в невероятно короткое время каждому на улице Кенкампуа стало известно, что в «Деревянной Шпаге», в Венецианском переулке, несколькими знатными молодыми людьми совершено страшное убийство. Ворота у улицы Обри-ле-Буше и улицы Медведей были заперты, и стража не позволяла никому пройти через них без строгого расспроса. Но эти предосторожности, насколько они касались Этампа, были предприняты слишком поздно: задолго до того, как тревога распространилась, он был уже вне улицы Кенкампуа. Вскочив в наёмную карету, он поехал с величайшей быстротой в отель Фландрия, где запасся несколькими лёгкими пожитками и покинул Париж. Его так и не поймали: он провёл остаток дней в Голландской Индии под именем Гранпре.
Горн сумел избегнуть бдительности часовых, стоявших у решётки улицы Обри-ле-Буше, но так как его одежда была изорвана и перепачкана в крови, он не посмел отправиться по улице Сен-Дени, но поспешил к рынку с целью зайти в какой-нибудь тёмный кабачок в этой части города. Рынок в это время дня был более всего оживлён, и ему, может быть, удалось бы проскользнуть незамеченным, если бы его испуганный вид и изорванная одежда не привлекли внимания грубого разносчика, который схватил и остановил его.
— Постойте-ка, сударь! — воскликнул он, удерживая Горна сильной рукой. — Что за притча? Судя по крови на ваших руках и рубашке, вы участвовали в отчаянной свалке. Вы дрались с какими-нибудь негодяями на Рынке? По виду, вы принадлежите к знатным людям. Могу я оказать вам услугу?
— Я бесконечно обязан вам, мой добрый друг, — ответил Горн, испуганный такой задержкой. — Я, как вы догадались, принадлежу к знати. Кровь, которую вы видите на моей одежде, — моя собственная. Я, подвергся нападению злодеев в одном ресторане и считаю себя счастливым, что мог убежать живым.
— Тысяча чертей! Это следует передать полицейскому. Пойдёмте, господин, я проведу вас в участок.
— Вы очень любезны, друг мой, но я не хочу беспокоить вас. Укажите мне, где он, и этого довольно.
— Ба! Это нисколько не обеспокоит меня. Участок тут же, на улице Обри-ле-Буше. Я очень хорошо знаю комиссара Реньяра и представлю вас ему.
— Но это лишнее, повторяю вам. Если участок на улице Обри-ле-Буше, я могу легко найти его.
— Вам лучше взять меня с собой, иначе вы подвергнетесь насмешкам рыночных торговок. Некоторые из них уже пристально следят за вами.
Видя, что ему не удастся освободиться от своего мучителя, не вызвав подозрений, Горн позволил отвести себя на улицу Обри-ле-Буше, причём носильщик шёл всю дорогу рядом с ним, так что бегство было невозможно. По приходе в полицейский участок, они были тотчас приведены к комиссару Реньяру, который внимательно выслушал рассказ Горна. Перед тем, однако, как молодой человек кончил рассказ, в соседней комнате послышался шум, и к комиссару вошёл чиновник с докладом, что в «Деревянной Шпаге» совершено страшное убийство молодыми людьми знатного происхождения, один из которых пойман, а другой убежал.
— В таком случае это и есть тот человек, который нужен, — это второй убийца! — воскликнул разносчик, указывая на Горна, наружность и поведение которого выдавали его виновность. — Как только я взглянул на него, я сказал себе, что этот человек — убийца, и решился не дать ему уйти и привести к вам, господин комиссар. Он шёл довольно спокойно, я должен признать это; но я притащил бы его насильно, если бы он сопротивлялся.
— Вы поступили правильно, Бертран, — сказал Реньяр одобрительно. — И если, как я подозреваю, обнаружится, что это — убийца, вы получите хорошую награду.
— Мне не нужно награды за то, что я отдал убийцу в руки правосудия. Я действовал, как честный человек.
По знаку, данному комиссаром, вошли ещё два чиновника, и Горн был арестован. При расспросах он не пытался скрыть своего имени и звания, полагая, что, когда будет установлена его принадлежность к высшему обществу и родство с принцем Нидерландским, сородичем германского императора, принцессы Пфальцской и самого регента, Реньяр отпустит его на свободу. Но он обманулся в своих ожиданиях. Это заявление дало возможность комиссару узнать, что это был один из молодых аристократов, о которых он раньше получил наставления от своего начальника Машо. Поэтому он приказал послать за отрядом полицейских и, когда они пришли, велел отвести арестанта в трактир «Деревянная Шпага».
Толпа на улице Кенкампуа находилась в величайшем возбуждении и волнении. Проклятия и угрозы преследовали арестанта, когда он проходил по улице, и если бы не сильный отряд полицейских, ему пришлось бы плохо. Венецианский переулок был запружен толпой, так что пришлось расчищать дорогу. Горн был приведён в кабачок, в комнату, где ещё оставался труп убитого. Здесь он нашёл своего товарища по преступлению, который взглянул на него, когда его ввели в комнату, но не сказал ни слова. В комнате находился Машо. Он сидел за столом и писал. Он был вызван немедленно, и с самого прибытия занимался допросом свидетелей, главными из которых были двое ирландцев, хозяин кабака и слуга. Свидетельскими показаниями этих лиц была установлена виновность Миля. Они все решительно настаивали также и на соучастии Горна в преступлении. Допрос продолжался недолго. Довольный установлением виновности обоих, Машо приказал отвести их в Гран-Шатле
[114]. Их сопровождал отряд полицейских, толпа встречала преступников такими же криками, как и Горна по дороге в «Деревянную Шпагу». Заключённым не было позволено говорить друг с другом, их поместили в различные тюремные башни.
Отослав арестантов в Гран-Шатле, Машо отправился в отель Лоу, где добился свидания с генерал-контролёром. Затем он поехал в Пале-Рояль осведомиться о намерениях регента относительно графа де Горна. Регент заявил, что правосудие должно совершиться. Вскоре после того Лоу был принят регентом. Вследствие заявления генерал-контролёра регентом был послан приказ председателю суда в Гран-Шатле, предписывающий, чтобы дело о двух убийцах, застигнутых на месте преступления, было назначено к разбору без задержек. Во исполнение этого приказа судебное разбирательство началось на другой же день. К тому времени Горн вполне вернул свою самонадеянность, уговаривая себя, что он обладает достаточным влиянием, чтобы спастись от наказания за преступление. Что касается Миля, то он не придерживался такого убеждения, но его природная смелость не покидала его, и он не выказывал предчувствия исхода дела. Поведение обоих было легкомысленным — казалось, они совершенно не чувствуют ужаса преступления, в котором их обвиняют. Это вызвало негодование и укоризны судей.
После долгого, терпеливого разбирательства, оба были признаны виновными и приговорены к колесованию на Гревской площади, на шестой день после убийства. Этот страшный приговор не произвёл большого действия на преступников по той простой причине, что ни один из них не думал, что он будет приведён в исполнение.
