— Я не предвижу такой крайности, — отвечал Лоу. — Правда, число выпущенных банковых билетов оказалось больше, чем предполагалось первоначально. Но это объясняется необходимостью уплатить государственные долги. Как только это дело будет сделано, билеты будут уничтожаться.
— Но это — дело очень медленное, — возразил Аржансон. — А опасность настоятельна. Следует найти самое сильное и действительное средство: такое именно я и предложил Его Высочеству.
— Но ваш план окончательно убьёт Систему, а именно к этому вы и стремитесь! — воскликнул Лоу. — Его Высочество, я думаю, отвергнет предательское предложение. Если применить ваш способ, доверие будет уничтожено навсегда, а с потерей его и вся Система, которая основана на кредите, неизбежно разрушится.
— Что ж! Вы должны подчиниться необходимости, — заявил Аржансон. — Чрезмерное развитие, которое вы дали вашей Системе, привело вас к такому исходу.
— Разве я не достиг ничего своей Системой? — спросил Лоу. — Разве я не выплатил государству 1500 миллионов, которые взялся достать для него? Разве я не оказал королевству многочисленных услуг? Разве я не привёл в порядок его финансы? Разве не колонизовал Миссисипи, не выстроил там два новых города, не создал заграничной торговли? Разве я не улучшил земледелие и промыслы? Разве не повысил цену земли, не дал возможность знати расплатиться со своими долгами, не доставил работы ремесленникам?
— Вы сделали всё это, — ответил Аржансон. — Но ваша Система привела страну к банкротству. И нам предстоит спасти её и спасти вас от последствий вашей опрометчивости. Поэтому мы настоятельно предлагаем эту меру Его Высочеству регенту.
— Я изо всех сил протестую против неё! — воскликнул Лоу. — Повторяю, эта мера ухудшит то, что вы хотите исправить. Не исполняйте злобных намерений моих врагов, монсеньор! — обратился он к регенту. — Своим вероломным советом они стараются только достигнуть моего падения. Они не смотрят на то, навлекут ли этим бедствия на государство, лишь бы освободиться от меня. Я предпочту уйти с занимаемой должности, чем допустить издание такого гибельного указа.
— Нет, нет, этого не должно быть! — сказал регент. — Но, признаюсь, я не считал эту меру такой гибельной, как вы представляете её.
— Она безусловно необходима, — сказал Аржансон. — Господин Лоу не может быть судьёй в собственном деле. Его доверие к Системе делает его слепым к тем опасностям, которые угрожают ему.
— Ну, так я издам указ, но возьму всю ответственность за него лично на себя! — воскликнул регент.
— От этого мне не будет легче, монсеньор, — сказал Лоу. — Все последствия этой неполитичной, несправедливой меры падут на мою голову. Меня будут обвинять в том, что я обманным образом отнял у владельцев банковых билетов половину их денег. Если моя служба снискала мне какую-либо благодарность от Вашего Высочества, то прошу выказать мне её теперь. Из внимания ко мне, не предпринимайте этого шага, который погубит меня.
— Не соглашайтесь, монсеньор, — шепнул Дюбуа, наклонившись к регенту. — Он не представил достаточных оснований своего несогласия на издание указа. Я объясню вам потом. Будьте тверды.
— Ваш ответ, монсеньор, ваш ответ! — кричал Лоу.
— Указ будет издан, — ответил регент.
Лоу не пытался более возражать. Поклонившись, он вышел из кабинета.
— Мы достигли цели, — шепнул Аржансон аббату Дюбуа. — Я отплатил ему за оскорбление, которое он нанёс мне.
— А я устранил страшного соперника, — ответил Дюбуа.
Последствия, предсказанные Лоу, оправдались после обнародования рокового указа. От этого громового удара строение, возведённое с таким трудом, рухнуло. Ужас охватил все классы общества. А когда первые минуты потрясения прошли, все начали выражать свой гнев в громких упрёках против Лоу, которого считали виновником указа. В некоторых частях города собирались толпы черни; и настроение их было таким буйным, что признано было необходимым вызвать войска для предупреждения мятежа. Парламент, всегда враждебно расположенный к Лоу, склонился на сторону общественного мнения, объявив указ несправедливым и неправильным. Знать также негодовала, а герцог Бурбон, который потерял половину своих огромных прибылей, пришёл в бешенство против регента и успокоился, только когда получил 4 миллиона.
Народное возбуждение росло: ненависть к Лоу стала столь всеобщей, что жизнь его находилась в опасности. На стенах расклеивались мятежные, зажигательные воззвания, среди которых находились, между прочим, следующие строки, угрожавшие Джону Лоу и регенту:
Jean Law a merité la corde,
Et le Regent le coutelas,
Et voilá d’oú vient la Concorde
De notre Regent avec Lass
[118].
Кроме того, домохозяевам рассылались такие предостережения: «Предупреждаем вас, что, если только дела не примут прежнего положения, в следующую субботу произойдёт вторая Варфоломеевская ночь
[119]. Не выходите из дому если дорожите жизнью. Небо да спасёт вас от огня!»
Но даже в такое время парижане шутили над собственными бедствиями. Они распевали песенки на мотив «Повешенных»:
Lundi, j’achetai des actions,
Mardi, je gagnais des millions.
Marcredi j’ornai mon menage;
Jeudi, je pris un équipage;
Vendredi, je m’en fus au bal
Et Samedi a l’hôspital
[120].
Глава XXX. Мятеж против регента и Лоу
Через шесть дней после обнародования рокового указа, регент издал другой указ, восстановлявший ценность паёв и банковых билетов. Но было уже поздно. Доверие исчезло. Первый удар совершенно уничтожил кредит и зло стало непоправимым. Единственным следствием нового указа была предоставленная ловкачам возможность заставлять своих заимодавцев принимать в уплату потерявшие кредит билеты. Бедствие увеличилось ещё оттого, что банк приостановил платежи под предлогом, что некоторыми из служащих совершены большие злоупотребления, и необходимо проверить счета. Это было устроено с целью остановить отлив звонкой монеты. Тогда запрещение иметь золото в больших количествах было снято, но эта уступка была встречена насмешками, так как золото исчезло. Бедность народа стала невыносимой: казалось, тысячи людей, имевших бумажные деньги, потерявшие всякую ценность, погибнут с голоду. Рабочие массами получали расчёт. Фабрики и торговля остановились не только в Париже, но и в провинциях. Не были уплачены за большое время ни дивиденды, ни жалованье, ни пенсии. Словом, общество совершенно разорилось. Государственные финансы находились не в лучшем положении: казначейство опустело, и сам король не получал доходов.
