Сегодня, когда любой чудак, извращенец или подонок с ясным челом и при полном почтении всех прогрессивных сил может претендовать на «альтернативный образ жизни», именно этим людям, которые не покушаются ни на какие социальные нормы (не нормы хотят приспособить к себе, а себя к нормам), чинят препятствия вести нормальную жизнь. Мы почти никак не боремся с куда более разрушительными последствиями либерализма – с фашизмом, с массовым сиротством при живых родителях, с наркоманией и ростом самоубийств (я не говорю, что это легко сделать, но мы ведь и не пытаемся) – зато отводим душу на тех, кто покусился на самое святое – на анатомию.
Быть может, абсолютных душевных изъянов не существует вовсе, а существует лишь гипертрофия либо неуместное проявление таких качеств, которые в уменьшенной дозе либо в иной ситуации обернулись бы достоинствами.
Но вовсе не надо быть фашистом, чтобы встревожиться за будущее человечества: когда ослабевает естественный отбор, биологические виды начинают хиреть – против этого трудно что-то возразить. И утешиться здесь можно, пожалуй, только тем, что человек как биологическое существо и с самого начала не мог тягаться зубами с волком, а шерстью с зайцем, – и все-таки сегодня их приходится защищать от него, а не наоборот: человека вознес на трон царя природы его интеллект – научный, технологический, социальный, духовный, – позволивший ему устроить сложнейшую систему разделения общественного труда, которая, в частности, не могла бы существовать без начала солидарности, исторически воспитанного, как считал Дюркгейм, или, как считал Кропоткин, биологически заложенного в человеке. И ниоткуда не следует, что эти мощнейшие факторы становления человека чаще действовали через здоровяков, а не дохляков, – по крайней мере, из доступной взгляду истории этого совершенно не видно: как правило, даже в военном деле все решала изобретательность и воля – Цезарь, Наполеон, Суворов отнюдь не были атлетами и, однако же, держали в руках тысячи силачей и храбрецов.
Но, оценивая человека как вид прежде всего его духовными параметрами, как индивида не слишком ли часто мы оцениваем его параметрами чисто физическими? Можно надеяться, что роль двух этих великих орудий человечества – солидарности и разделения труда – при всей ее громадности в прошедшем в дальнейшем будет становиться еще более решающей и в конце концов не только позволит найти место в жизни все нарастающему количеству инвалидов, но со временем еще и поможет вновь уменьшить их число – может быть, даже методами генной инженерии. Безумно интересно, под какие стандарты начнут подгонять наши прапрапра… внуки свой облик и свою физиологию, когда к тому откроются неограниченные возможности. Заказать сына под Аполлона или под Эйнштейна, заказать дочь под Венеру или Аллу Пугачеву… А может быть, наши потомки додумаются даже до того, что дочь под принцессу Диану – это вроде как уже и не дочь, ибо настоящая дочь должна быть похожа на папу с мамой. А папа с мамой – кто знает – не начнут ли к тому времени так дорожить своей индивидуальностью, что не захотят с нею расстаться даже во имя самых престижных стандартов. Может быть, дело даже зайдет так далеко, что они вообще откажутся от каких бы то ни было стандартов – или, по крайней мере, тысячекратно увеличат их набор. В психологической сфере, как мы только что видели, это уже давно произошло – почему бы не допустить, что плюрализм когда-нибудь распространится из сферы духа в сферу тела? Тем более что плюрализм духа на первый взгляд гораздо опаснее: именно он, по сильному подозрению в том числе и автора этих строк, является одним из важнейших источников неврозов и даже самоубийств.
А от плюрализма тела – во всяком случае, в субъективном мире – пока что не видно ничего, кроме добра, хотя он неуклонно ширится и крепнет. Уже и сегодня язык не сразу поворачивается назвать инвалидом даже человека, прикованного к креслу, если в этом кресле он срывает аплодисменты на спортивных состязаниях, путешествует по миру, производит фурор на научных конференциях… Такие инвалиды наводят на мысль, что мы все еще руководствуемся пещерными нормами здоровья и нездоровья: называем более здоровым того, кто с большей легкостью мог бы выжить в дикой тайге, а не того, кто более успешно выживает в современном цивилизованном обществе: подсознательно мы продолжаем считать основной средой своего обитания «природную», а не социальную среду. Человек, который в центре пустыни погибнет, если иссякнет вода в колодце, здоров, а человек, который в центре города погибнет, если иссякнет инсулин в аптеках, болен. И только потому, что колодец – «естественная» система, а фабрика инсулина – «искусственная».
Ну хорошо – инвалида в коляске я готов снять с обсуждения: все-таки он практически лишен естественных средств передвижения (хотя и блестяще это компенсирует искусственными – как все мы компенсируем нехватку скорости автомобилем, а нехватку крыльев – самолетами и вертолетами). А рассмотрим менее контрастную и более распространенную пару: одному дарована природой фантастическая система пищеварения, способная справляться с политурой, хлорофосом, дихлофосом, так что, приводя в изумление собутыльников, он дотягивает аж до сорока и оставляет без средств к существованию четырнадцать дебильных детей от одиннадцати мам. Другой с детства вынужден сидеть на диете, остерегаться острого, крепкого – и так и остерегается до восьмидесяти восьми лет в окружении преуспевающих детей и прелестных внуков. И вот первый опять-таки здоров, а второй нездоров… Нет, со стороны Всемирной организации здравоохранения было не так уж глупо включать в определение здоровья совокупность всех физических, социальных и психических возможностей, позволяющих человеку справляться с жизненными невзгодами, – здоровье человека все-таки не то же самое, что здоровье животного. Здоров ли горбун? В свое время его организм великолепно справился с болезнью, нарастив такую костную систему, которая спасла его от неминуемой гибели: горб – это курган победы над смертью. Причем обладатель этого горба очень часто оказывается силен, умен и всего только… Всего только не соответствует определенным антропологическим стандартам: исчезни стандарты – и он немедленно обрел бы отменное здоровье, потому что его физические, социальные и психические качества позволяют ему лучше многих и многих справляться со всеми сюрпризами, на которые так щедра действительность. Со всеми – кроме наших предрассудков. Иначе говоря, при допущении плюрализма в сферу физических свойств человека мы смогли бы уже без всякого сарказма повторить слова проповедника, ответившего горбуну, который стал пенять ему на несовершенство отдельных божиих творений: для горбатого и ты очень хорош.
Кто-то блондин, кто-то брюнет, кто-то лысый… Лысые, похоже, уже давно победили в борьбе за равноправие, а вот горбуны еще нет. Сами того не замечая, мы часто подгоняем себя под некие якобы гигиенические, медицинские, научные, а на самом деле чисто эстетические либо устаревшие стандарты. Мы завидуем крупным, рослым людям, хотя, как правило, дольше живут сухонькие живчики. В очень многих случаях, может быть, даже в большинстве, иметь эстетические стандарты совсем неплохо – здоровье вообще не должно служить высшей ценностью, – но вместе с тем стандарты не должны вступать в непримиримую борьбу с нашими генетическими данными. Накачивание физической силы нередко приводит к прямо-таки профессиональным болезням, загар провоцирует новообразования, а анорексию (самоубийственное голодание) иногда называют болезнью отличниц: если уж девушка, наделенная повышенной ответственностью и волей, решает сделаться худенькой, тогда как для нее нормально быть полной…
