Действенным орудием ассимиляции является исключительно соблазн, да только предложить что-либо более ценное, чем национальная принадлежность, в материальном мире невозможно: после полураспада религий эмоциональная включенность в нацию служит главнейшим средством экзистенциальной защиты, защиты человека от ощущения собственной мизерности и эфемерности. В моей «Исповеди еврея» (в «Новом мире» она публиковалась под названием «Изгнание из Эдема») герой-отверженец стремится всячески высмеять и опорочить все национальные Единства, все национальные дома, в которых ему не нашлось места, но в конце концов признается, что счастлив бывал лишь на стадионе, где вместе со всеми орал: «Го-ол!» – каплею лился с массой.
Человеку не дано искренне презирать то, что неизмеримо сильнее и долговечнее его. Если бы мой герой свою презрительную формулу «Нацию создает общий запас воодушевляющего вранья» применил к себе (что непременно следует делать, обличая других), то при минимальнейшей интеллектуальной честности неизбежно обнаружил бы: он и сам еще не покончил с собой от ужаса перед мировым хаосом единственно потому, что тоже укрылся от него в какие-то воодушевляющие сказки. Именно за сохранность своих сказок люди готовы убивать, ибо именно от них, а не от жалкого имущества зависит наше счастье. Именно поэтому национальное чувство неподкупно – ничего равноценного включенности во что-то великое и бессмертное материальный мир предложить не может.
А потому человек способен отказаться от своей национальности (от своих национальных сказок) лишь в обмен на какие-то более высокие и пьянящие сказки. И сказки имперские как раз таковы – они предлагают включенность в еще более великое и многосложное целое. Это серьезный соблазн даже для полноправных обитателей национальных жилищ, ну а для полубездомных это просто спасение – не зря ассимилированные евреи в таком числе и с такой страстью ринулись служить советской империи, покуда она декларировала интернационализм.
Влиться в чужие национальные сказки невозможно, сколько ни притворяйся, – каждый народ создает красивую родословную для себя и собственных предков, к которым чужак не имеет отношения, сколько бы он ни пыжился. А зрелая империя создает интернациональный пантеон, включающий героев всех ее народов. Правда, если эти герои враждовали друг с другом, объединить их в общей воодушевляющей истории нелегко, но возможно, только не в жанре мелодрамы, где добро борется со злом, а в жанре трагедии, в котором каждый по-своему прав и по-своему красив. И чего бы было не включить в пантеон героев вместе с Александром Матросовым еще и Александра Печерского? Но вот когда редактор газеты «Биробиджа-нерштерн» Борис Миллер (на идише, для воодушевления земляков) опубликовал список евреев – Героев Советского Союза, он получил десять лет за буржуазный национализм. Это хуже, чем подлость, – это ошибка. Гордость за своих героев, превознесенных Империей, ведет к слиянию с ней, а вовсе не к сепаратизму. К сепаратизму, к отдалению ведет пренебрежение нашими подвигами и страданиями, от кого бы оно ни исходило.
Несколько лет назад один немецкий гуманитарный фонд собрал в Гамбурге десятка полтора публицистов из разных восточно-европейских стран, включая Россию, чтобы обсудить, как бы так изложить историю Второй мировой войны, чтобы никому не было обидно. Ведь все те народы, которые считают себя ни в чем не повинными жертвами, в глазах некоторых других жертв сами являются агрессорами, и, более того, вовсе избежать клейма агрессоров удалось лишь тем, кто был для этого недостаточно силен. Ибо, как писал Стефан Цвейг, покончивший с собой, не выдержав зрелища любимой Европы, обнажившей свою скрытую натуру, «нет ничего опаснее, чем мания величия карликов, в данном случае маленьких стран; не успели их учредить, как они стали интриговать друг против друга и спорить из-за крохотных полосок земли: Польша против Чехословакии, Венгрия против Румынии, Болгария против Сербии, а самой слабой во всех этих распрях выступала микроскопическая по сравнению со сверхмощной Германией Австрия».
И вот нам предложили как-то ублажить их всех, в чем я вполне готов был участвовать: только ощутив себя до конца незапятнанными, народы перестанут обвинять друг друга. Но я обратил внимание, что среди претендентов на ублажение не оказалось евреев. А ведь все пострадавшие народы тем или иным образом приложили руку к их истреблению…
Об этом я говорить не стал (любые национальные обвинения способны породить лишь рост самооправданий, ибо признание национальной вины для любого народа есть крах экзистенциальной защиты, ради которой народы и существуют), я всего лишь предложил дополнить список евреями. После чего приятные выражения лиц сделались натянутыми, глаза обратились к столу, однако только двое самых смелых решились произнести вслух, что о евреях сказано уже достаточно и что некоторые другие народы пострадали ничуть не меньше.
Иными словами, нас уже ревнуют к нашему званию самого многострадального народа: все тоже хотят быть «самыми-самыми», это понятно. Но вот когда в «Прорыве в бессмертие» на фотографии памятника героям Собибора оказались надписи на английском, на идише, на иврите, на голландском, немецком, французском, словацком и польском языках, но не оказалось надписи на русском, том самом, на котором говорил Сашко Печерский и его ударный отряд, – тогда я немного прибалдел. Ведь именно это советские антисемиты и вменяли в вину евреям – русский язык для вас-де не родной, – и памятник в Собиборе как будто нарочно решил подтвердить их правоту.
Авторы памятника последовали за советскими идеологами и в том, что попытались скрыть имя Печерского от потомства, – на памятнике нет его имени, и на этот раз, видимо, уже не за то, что он еврей, а за то, что советский: евреи никому не интересны, если их нельзя использовать в собственных политических аферах и авантюрах.
Одно из перестроечных изданий «Черной книги» открывалось предвоенной речью Гитлера, в которой он обличал либеральный Запад: если-де они так жалеют евреев, то пусть и забирают их к себе, но они же их не впускают, потому что на самом деле знают им цену. Да и Стефан Цвейг, идеализировавший европейскую цивилизацию (что его в конце концов и погубило), очень впечатляюще пишет о том, как вчерашние профессора, врачи, адвокаты, предприниматели тщетно просиживают штаны во всевозможных консульствах: кому нужны нищие!
На Эвианской конференции гуманнейшие и могущественнейшие державы мира тоже беспомощно разводили руками. Как пишет Википедия, подавляющее большинство стран – участниц конференции заявили, что они уже сделали все возможное для облегчения участи около 150 тысяч беженцев из Германии, Австрии и Чехословакии. Представитель США заявил, что по въездной квоте 1938 года для беженцев из Германии и Австрии США приняли 27 370 человек и этим исчерпали свои возможности. Аналогичную позицию заняли Франция и Бельгия. Канада и страны Латинской Америки мотивировали свой отказ в приеме беженцев большой безработицей и экономическим кризисом. Нидерланды предложили помощь по транзиту беженцев в другие страны. Великобритания предложила для размещения беженцев свои колонии в Восточной Африке (Эйхман одно время тоже надеялся выселить евреев на Мадагаскар), но отказалась пересмотреть квоту на въезд евреев в подмандатную ей Палестину (75 тысяч человек в течение 5-летнего периода – сотая часть нынешнего населения). Австралия отказалась впустить большое число беженцев, опасаясь возникновения внутриполитических межнациональных конфликтов, но согласилась принять в течение трех лет 15 тысяч человек (при плотности населения меньше трех человек на квадратный километр). Из 32 государств только богатейшая Доминиканская Республика согласилась принять большое число беженцев и выделить необходимые земельные участки.
