– Казахи сами проиграют, если будут хуже врачи, учителя…
– Население проиграет, а народ выиграет. Я тебе тысячу раз объяснял: население и народ – это не одно и то же. Население обновляется каждые семьдесят лет, а народ живет века, тысячелетия. И то, что идет на пользу народу, очень часто идет во вред большинству населения.
– Сел на своего любимого конька.
– Пардон, пардон, что это за птица такая – польза народа? Как это у миллионов людей, у десятков поколений может быть какая-то общая польза?
– А что такое твоя личная польза? Как это у миллионов твоих клеток – и сегодняшних, и тех, которые возникнут через двадцать лет, может быть общая польза? Польза многопараметрична. Тебе нужен и ум, и физическая сила, и сытость, и почет, и долголетие – а все в какой-то мере приходится наращивать за счет другого. Если целый день накачивать физическую силу, будет некогда учиться, если очень гнаться за сытостью всех родов, нанесешь ущерб почету… Здесь огромный простор для личного выбора – ясно только, что в крайности бросаться, все вкладывать только в одно точно нельзя. А мы в России исключительно этим и занимаемся: или накачиваем танками державу, а личность используем как сырье – или уж стараемся, хотя бы в теории, напичкать личность всеми колбасами и свободами, а целое пускай рассыпается в прах. Но я только сейчас начал понимать, насколько им дорожу.
– За державу обидно?
– Не только. Обидно и то, что Россия от нас отвернулась. Но не начинать же из-за нас войну. Да и русский народ как целое в нас немного потерял – структуру свою он и без нас сохранит. Мы – не более чем бесструктурное население.
– Скажи, – Аня азартно, хотя и не без кокетства обернулась ко мне, не найдя лучшего представителя великой России, – если бы наши войска вошли в Северный Казахстан, неужели правда началась бы новая Чечня? Казахи ведь не чеченцы! Когда чеченцы тут жили, их и русские, и казахи обходили подальше.
– Чечня-то вряд ли… Но международный шум, окончательный развал СНГ – ведь это для всех предупреждение: Россия не признает своих договоров… Да и все благородные люди в России обрушатся на правительство – ведь благородство требует во всех спорных случаях становиться на сторону противника. Если речь идет, разумеется, не о личных делах. А дела государственные – это забота начальства, нам же положено только всемерно ему пакостить – пускай повертится!
– И при демократии правительство все равно первый враг?
– Мы, как все избалованные дети, больше всего на свете ненавидим свою бонну. Но ведь вас-то в Казахстане почти что большинство, вы являетесь самой квалифицированной частью населения – вы можете если уж не провести своего президента, то как минимум составить в парламенте («не в парламенте, а в мажилисе») могучую фракц…
– Оказалось, что без государства, без принудительной организации мы ничего не можем, – Вадим констатировал это с каким-то надменным спокойствием, словно речь шла о редком достоинстве. – Казачки как будто шебуршатся, но в тридцати верстах уже и эха не слышно. И, возможно, слава богу, что не слышно: силовое противостояние – это… Для любого общего дела нужна хоть маленькая готовность на жертвы: сходить на митинг, разнести листовки, потерять в зарплате… А если люди желают только улучшать свое материальное положение, это почти всегда надежнее делать в одиночку. Все и стараются либо пристроиться, либо уехать. Ну, скажем, мою должность сократили, а через месяц восстановили. И взяли на нее казаха. У меня есть возможность нарисовать плакат и устроить марш протеста против дискриминации. А можно сесть и подшить валенки. Что выгоднее? Если нас будет сто человек, от протеста толку не будет. А если сто тысяч – будет уже все равно, со мной они идут или без меня: в любом случае лучше подшить валенки.
– Я уже давно думаю, что человека разумного правильнее называть человеком фантазирующим: объединять людей могут только коллективные фантомы, коллективные иллюзии, а реальные интересы чаще всего разъединяют.
Эта моя мысль не показалась Вадиму слишком новой.
– Национальная солидарность фантомна только в том смысле, что она факт не материального мира, а социальной психологии, она основана на мнениях людей, на общих привычках, вкусах, исторических воспоминаниях – ну и что, что наполовину выдуманных? – их роль от этого не уменьшается. Собственно, это и есть национальная идея – огромная совокупность факторов, которая заставляет людей ощущать свою принадлежность к единому целому, приносить ради этого хоть мизерные жертвы. А без жертв, повторяю…
– Нет, это невероятно – он думает, что у шоферюги, у чабана есть какая-то идея! Да все нормальные люди думают только о куске хлеба, о детях, о футболе…
– И болеют на футболе за свою команду. И оратору с одним разрезом глаз поверят, а с другим – нет. И если, упаси бог, начнется война, своего они спрячут, а чужого выдадут. Да и мы такие же, только до нашей национальной солидарности очень трудно доскрестись: ведь русскому народу как целому ничего не угрожает. Потерять десять миллионов населения, миллион квадратных километров территории – для структуры народа это не страшно. По крайней мере, нам – вернее, вам в России – так кажется. Чтобы добраться до нашего – до вашего – национального чувства, нужна совсем уж какая-нибудь страшная угроза. Впрочем, и у нас здесь даже своего заметного лидера нет.
– Потому что все стоящие люди уже разбежались. Или пристроились.
– Не потому. А потому, что никакого лидера никто не поддержит – ни фашиста, ни демократа, ни праведника, ни авантюриста. Помнишь, во время выборов избили одного кандидата – как его фамилия?
– Егоров. Нет, Георгиев…
– Ну вот. А если бы его имя знала каждая собака, с ним вышли бы на демонстрацию, провели предупредительную забастовку, глядишь, и он не отступил бы. Или кто-то другой на его славу польстился.
– Пожалуй, чтобы бороться за национальные интересы, действительно нужна национальная солидарность, – вынужден был признать я. – Но чтобы создавать… Создают только одиночки.
– Создают-то одиночки… Но что создает одиночек? «Евгения Онегина»-то написал, бесспорно, Пушкин, но вот попробуй создать Пушкина отдельно от тогдашней его России… Для начала, конечно, потребуется его генотип, но потом на него придется наложить хотя бы главные его впечатления: воспоминания об оскудевшей родовитости, близость к двору, соседство гусар, культ Марса, Вакха и Венеры, французскую поэзию, Арину Родионовну… Попробуй создай Арину Родионовну вне русской деревни, вне крепостного права, которое привязало бы ее к барскому дому, – в общем, чтобы воссоздать великого поэта, потребуется воссоздать всю структуру страны. Откуда бы взяться пушкинскому культу воинской чести, если бы не войны, которые вела Россия, – национальные войны, других тогда быть не могло.
– Ты хочешь сказать, что без национального разделения не было бы и Пушкина, – н-ну, пожалуй. Но это было двести лет назад.
– И чтобы сохранить его, сегодня тоже необходимо национальное разделение. Почти вся культура хранится главным образом по национальным квартирам. Если ее обобществят, результат будет примерно такой же, как при любой коллективизации. Частные дома, частная скотина – это такая отсталость, столько беспорядка, собственнических конфликтов!.. Но когда обобществишь, дома разваливаются, скот дохнет… С национальным разделением жить опасно – без него невозможно. Общечеловеческих фигур в культуре почти не существует – ну, Шекспир какой-нибудь. Да и то он англичанам ближе, мы ведь только его переводы знаем… А вот Пушкин точно не принадлежит к общечеловеческим ценностям, его по-настоящему только мы любим. Это, конечно, не значит, что в России его каждый забулдыга знает, понимает и обожает, – таких, может, во всей России не больше тысячи. Еще тысяч сто обожают его без понимания, еще миллионов десять уважают понаслышке, но – какое бы узко прагматичное, замудоханное правительство ни оказалось в России у власти, оно никогда не решится вслух ответить этой тысяче знатоков, этим ста тысячам обожателей: да хрен с ним, с Пушкиным, разваливается Михайловское – и пусть себе разваливается, забывают школьники дядю самых честных правил – так он и есть дань, готовая земле. Любой министр, любой губернатор будет вертеться как уж на сковороде, но станет делать вид, что он исключительно ради Пушкина и стремилея в свое кресло. Ну а если бы это пушкинское лобби обратилось к какому-нибудь всемирному правительству, им бы имели полное право ответить: а почему не Ду Фу? А вы знаете, что в Республике Чад погибают народные промыслы? В мире слишком много рвани. Если все на всех поделить, исчезнут именно те островки, которые и являются надеждой для всего мира, отчасти даже кормят его. Если убрать национальные границы, Европа исчезнет, ее затопит голодная Африка, Азия…
