– В Швеции в любой детской компании всегда видишь парочку мулатиков, а то и негритят. Думаешь, Швеции скоро не будет?
– Почему – я же не расист! Народ – это не население, а структура – структура управления, производства, образования, воспитания, коллективных привычек, мнений, вкусов, мифов… Само собой – язык… И неважно, какие личности – черные или белые – заполняют клеточки этих структур. Клетки твоего организма, с тех пор как мы не виделись, тоже наполовину обновились, но ты же не скажешь, что это больше уже не ты. Хотя насчет Швеции надо еще посмотреть лет через сто.
Аня поглядывала на меня с улыбкой, в которой смешивались благостная насмешка и торжество: чудак, мол, конечно, но ведь голова!
– С чем я готов согласиться… Действительно, так случилось, что вся культура и цивилизация были созданы в мире, разделенном на нации. Поэтому устранять их нужно с некоторой осторожностью.
– Не просто «так случилось» – как будто могло случиться и иначе. Человечество делает каждый новый шаг далеко не в полном своем составе, основная масса всегда прозябает в относительной дикости – очередной шаг делает какая-то группа прорыва, а остальные потом веками кое-как подтягиваются. Греция создала высочайшее искусство, философию, Рим – право, государство, которое объединило множество народов, евреи дали миру монотеизм, христианство, голландцы…
– Стоп-стоп, у меня сразу несколько вопросов: во-первых, создали не «греки», а только наиболее одаренные из греков. И христианство создали не «евреи», а какие-то отщепенцы из евреев, а народ как целое, если пользоваться этим выражением, христианство отверг. И в-третьих, если даже прогресс осуществляют группы прорыва – нации, то что же хорошего, что Рим объединил, то есть уничтожил, множество этих групп?
– Отвечаю в обратном порядке. Дробление на племена, малые народности – или большие, но бесструктурные – не позволяло возникнуть структуре достаточно сложной и достаточно мощной для развития высокой архитектуры, техники, скульптуры, театра… В общем, для сложного разделения труда. Внутри-то этой структуры все выдающееся создавали, конечно, одиночки, но вне ее они просто не смогли бы возникнуть и реализоваться. Платон не мог бы возникнуть среди древних германцев, а Кант или Бетховен – среди греков XVIII века. Сказать, что греческое искусство создано не Грецией, а только сотней творческих личностей, все равно что сказать, что яйцо снесла не курица, а только ее матка. А в курице – в целом – намешано слишком много лишнего, противного, опасного: какие-то перья, кишки, клюв… Так все утописты и рассуждают: давайте оставим только нужное, будем питать матку трубочками, создадим современную электронную курицу – мир без эксплуататоров, мир без наций…
– Но ты же не будешь спорить, что общечеловеческие ценности выше, чем национальные?
– Я недавно обнаружил, что не знаю, что такое общечеловеческие ценности. Если это качества, присущие всем людям без исключения, то в общечеловеческие ценности попадут лень, трусость, скупость… И сегодня есть народы, у которых престижно разбойничать. А если назвать общечеловеческими любовь, скажем, к детям, к земле, это чаще всего будет любовь к своим детям, к своей земле… Невозможно все любить одинаково – поэтому всякая любовь разобщает.
– Ну, ты совсем ретроградом заделался!.. Впрочем, я тоже об этом думал: невозможно, чтобы математик и генерал, англичанин и русский любили в мире в точности одно и то же – хорошо, если они хотя бы избегнут ненависти друг к другу. Поймут, что все мы включены в единую систему, без которой никто не сохранит свою часть.
– Спокойной ночи, – откланялась Аня.
Разумеется, этот диалог – лишь попытка придать хоть какую-то стройность полуторачасовому и впоследствии много раз возобновляемому сумбуру.
– А вот есть такое мнение, – обличил я Вадима, – что никаких народов нет – есть отдельные люди.
– Слыхали. Леса нет – есть отдельные деревья, муравейника нет – есть отдельные муравьи.
– Но если признать существование нации как целого…
– Спасибо, уважил – «если признать существование муравейника как целого»…
– …То придется признать и существование национальной вины. А я считаю, что вина бывает только личная.
– Вина бывает одна – нарушение закона. Где нет закона, не может быть и вины. Если считать, что существует международное право, то существует и национальная вина. Юридическая вина. Ведь если мы соблюдаем международные договоры, заключенные сто лет назад без нашего участия, выплачиваем государственные долги, сделанные без нашего одобрения, значит, признаем свою ответственность не только за себя, но и…
– За правительство? Но мы же от своего правительства натерпелись еще, может, и больше казахов или прибалтов…
– Это не имеет значения. Все равно никаких других органов, принимающих решения от имени целого, не бывает. Если считать, что народ не отвечает за действия правительства, он вообще никогда и ни за что не будет отвечать, сможет каждый день отрекаться от любых соглашений. Если народ заявляет: у меня было плохое правительство, поэтому я не буду выплачивать репарации за его войны, выполнять заключенные им договоры – такой народ поступает как наскандаливший мужик: я, мол, был пьян, поэтому за свои действия не отвечаю. Тем более что я сам больше всех пострадал: башку себе расшиб, избу спалил…
– А могут народы друг перед другом провиниться без участия правительства? Русские, положим, обживают какие-то земли и вытесняют оттуда местные народности, латыши помогают большевистскому перевороту, евреи… хоть вопрос и деликатный, но наш брат послужил-таки в Чека…
– Другими словами, ответственен ли народ как целое за действие одиночек? Только в том случае, когда их действия вытекают из структуры целого: или их поддерживает правительство, или они осуществляют какой-то общепринятый образ жизни, или следуют каким-то укоренившимся фольклорным, так сказать, мнениям, вкусам… Ну, скажем, в народе воспеваются разбойники, и какой-то одиночка разбойничает.
– Ну и?..
– Ну и, если евреи-чекисты ощущали себя исполнителями какой-то национальной мечты, значит, еврейский народ ответственен за их действия. Точнее, является их причиной – где нет закона, нет и вины. Если же эти чекисты шли поперек, так сказать, фольклорной народной воли, были, как ты выражаешься, отщепенцами, тогда народ ни при чем. Ну а как там было, я не знаю.
– Похоже, они стремились как раз оторваться от своего народа, шли за каким-то общечеловеческим фантомом. Но тогда евреи не ответственны и за христианство: народ как целое его отверг.
– Возможно. Хотя бывает, что и какие-то отщепенческие течения закономерно вытекают из структуры народа. Я этот вопрос не изучал. Но вот латышские стрелки – те точно орудовали сами по себе.
– Опять эта страшная загадка – в чем же виноваты евреи…
– Я подчеркиваю… вину создает закон. Юридический закон создает юридическую вину, нравственный закон – нравственную вину. В какой мере существовали общие нравственные законы, признаваемые и русскими, и евреями, только в той мере и можно говорить о нравственной вине народов. А в тех сферах, где обе стороны не признают общего закона, не может быть и вины – может быть только причина неприятностей. Кстати, мы сами здесь начинаем превращаться в евреев. Точнее, приобретаем те самые черты, за которые осуждаем евреев: всеми гражданскими правами пользоваться хотим, а в армии служить не хотим, над местными обычаями посмеиваемся – что за музыка, всю Брусиловский написал, что за архитектура – кроме юрты и показать нечего, чуть что – ставят юрту, перед телевизором только хмыкаем: как же, будет вам процветание в 2030 году, разве в этой стране что-нибудь может… Все непременно нужно полить скепсисом – какую-нибудь победу над джунгарами, День независимости: пьяная шпана пошвыряла в милицию ледышками…
