Пельмени сделались совершенно безвкусными. Вяло дожевывая, я кисло возразил, что когда мой дядя ездил по аулам с инспекторской проверкой, так в школах не только посещаемость была более чем условная, но и сами школы открывались уроку эдак к третьему: «Еще рано, директор еще магазин не ходила».
– Но тогда хоть показухи какой-то требовали!
– Скажи, пожалуйста, что такое «Казыгельдин-фонд»?
– Это как бы научная организация с коммерческими льготами: десять человек изучают борьбу с русской колонизацией, а остальные торгуют зерном, гээсэм…
– Что-что?..
– Гээсэм – это горюче-смазочные материалы.
– Ты, однако, тоже набралась… А чем вообще население кормится?
– Кто может, торгует, челночничает…
– Но продавать можно только тем, у кого есть деньги – откуда они у тех, кто не торгует? Что область вообще производит?
– Зерно. В Снегиревско-Арайском карьере очень даже неплохо живут, руду поездами гонят. Недавно им хотели казаха поставить – устроили забастовку: нам и с этим директором хорошо – отстали. Что еще? Электричество, наверное, Сарыкамышская ГЭС… Но в основном, наверное, зерно.
Все это время ее отец приглядывался ко мне, словно взвешивая, достоин ли я серьезного разговора, и, наконец, хмурясь, сообщил, что производство зерна обходится дороже его рыночной цены, долги хозяйств растут. Правда, есть несколько крепких бывших совхозов, а те, что разделились, теперь приходится собирать обратно: если при дележе досталось двадцать пять га плюс колесо от трактора К-700… Буквально хотят возродить институт помещиков – кто возглавил бы новые кооперативы. А приезжает президент – все как попки: все хорошо, все хорошо… Хотя сами только что… Газеты на русском языке имеют тираж в десять раз больше казахских, раньше их вообще клали стопками на предприятиях бесплатно – и все равно никто не брал, так и лежали. Да что газеты – если уж уцененный Шекспир на казахском лежал по двадцать копеек… А теперь требуют, чтобы половину материала в русской газете тоже печатали на казахском – тогда придется закрывать газету.
Я поинтересовался давним дядиным студентом, который теперь какая-то шишка в администрации акима.
– У таких всегда все хорошо. Поет по-казахски… Недавно на областное совещание опоздал, так согнулся, как червяк, прямо прополз в первый ряд… Ну опоздал ты, так сядь сзади!.. Но нет, надо же засвидетельствовать почтение, в глаза заглянуть…
Я с удивлением подумал, что этим любимчикам судьбы – здоровым мужикам – в каком-то смысле труднее жить: им более неудобно сгибаться.
Отношения столицы с провинцией напоминают отношения двух соседствующих культур – одна блестящая и влиятельная, другая малозаметная, но гордая (утрачивая гордость, культура перестает быть культурой – экзистенциальной защитой): наиболее патриотические представители слабой культуры, желая удержать при ней одаренную молодежь, стремятся изолировать ее от соблазнов – и стыдом, и гордостью, и материальными границами. Когда соперничающие культуры – национальные, сделать это намного проще: можно опереться и на красивые лозунги, и на кое-какие международные принципы. А вот когда патриотический барьер не национальный, а только региональный… Словом, хорошо, что не всем молодым людям тесна их малая родина – иначе высосанная столицей провинция осталась бы совсем без элиты.
Мои школьные приятели все вышли в люди: Вадим – первый математик, Cepera – завлаб, производитель спецкристаллов для солидных КБ, Генка – полковник по особо важным делам, Леха (Скворец) – главный инженер химического завода… К сожалению, он не сумел выбраться на нашу вечеринку, но мы все равно отлично посидели.
Как они вписались в новую действительность? Когда перестали платить за кристаллы (пали и сами отрасли, для которых они предназначались), Cepera начал приторговывать телефонами с автоматическим определителем номера – аппараты ему поставляли ровно те же самые екатеринбургские коллеги, с которыми он сотрудничал по кристаллической части. Как-то он расторговался очень удачно – на руках у него на целый месяц оказались чужие пятьдесят тысяч (зарплата за десять лет). Пара бойких мэнээсов из его же лаборатории, сделавшиеся его торговыми агентами, взялись прокрутить эти бабки через Москву: в Лужниках джинсы были чуть ли не вдвое дешевле, чем в Акдале.
Джинсы оказались несколько дороже, нежели предполагалось, зато подвернулся солидный мужик, который только что пригнал из Турции целый фургон и теперь распродавал джинсы мелким оптом даже несколько дешевле, нежели планировалось. Оборотистые научные работники со своими гигантскими сумками отправились с ним куда-то на Кольцо. Неподалеку от подъезда турецкий оптовик попросил их подождать – чтобы перед соседями лишний раз не маячить: «Вы же знаете наш народ». Серегины подчиненные замешкались, не решаясь передать незнакомому, в сущности, человеку столь серьезную сумму, но тут подоспели другие покупатели, которые принялись скандалить, что они сговорились раньше. Влезши без очереди, нахалы всучили продавцу деньги и пустые сумки, через десять минут получили сумки обратно с аккуратными стопками новеньких джинсов, пересчитали и удалились. Спровадивши наглецов, акдалинцы тоже отдали деньги вместе с пустыми сумками и только через два часа наконец уверились, что ждать дальше бесполезно.
Пришлось всей лабораторией обирать знакомых, уже напрямую добывать в той же Москве испытанные телефоны, а когда долг был выплачен, подвернулась новая удача: в налоговую инспекцию понадобились десять компьютеров (информацию передал агент влияния, завербованный своим мужем – сотрудником Серегиной лаборатории). Екатеринбургские умельцы сумели и это, налоговая инспекция явила пример своевременной и точной уплаты – и тут из-за грянувшей денежной реформы были запрещены переводы в Россию. Кто-то сообразил делать это через зарубежные банки и, заработав 200 000$, свалил в неизвестном направлении, дабы не искушать рэкетиров. Другой финансовый гений предложил Сереге перевести деньги через дыру в финансовой границе – легендарный Байконур (екатеринбургские сэнээсы сами брали компьютеры в кредит и звонили Сереге по пять раз в день). Однако Cepera завозился с платежкой, и байконурская партия ушла без него – и без следа растаяла в космосе. Тогда-то Серега в отчаянии и выщупал эту нишу – бумага! Он удачно толкнул акдалинским редакциям два вагона и покрыл все долги. Так с тех пор он и кормится бумагой, купил квартиру с видом на бескрайнюю пойму, отделал ее обоями «под дерево» – не отличить от настоящего: с сучками, с занозами… Не поймите меня слишком буквально: отличная квартира, только забыли поставить унитаз. Но это дело поправимое.
В этой квартире мы и предавались воспоминаниям под аппетитную закуску и элегантную выпивку: прославленная арайская водка и какое-то суперфранцузское вино, утопающее в медалях, – цветная водичка с разболтанной эссенцией. Рынок все поставил на свои места!
Генка внешне переменился меньше всех, но – раньше он был очень смешливый, а теперь, можно сказать, посуровел. Губы разжимает в минимально необходимом объеме, изъясняется таким примерно языком: «брызги мозгового вещества», «кольцо желтого металла», «субъект кражи». У следователей есть популярный прием – чередование «злого» и «доброго» – так Генку всегда использовали в качестве «пряника». Если таковы там «пряники», каковы же «кнуты»? Но постепенно и Генка расслабился – я наконец начал в нем узнавать прежнего симпатягу: лучшего «пряника» и пожелать невозможно.
