Лежа поверх персонального одеяла, при свете персональной лампочки я досматривал последние казахские газеты. Приятно находиться среди воспитанных людей, которые не вовлекают тебя ни в какое общее дело, – именно активисты-общественники более всех вскормили ту иллюзию, будто можно прожить одним индивидуальным.
Заглянул милиционер, тоже предельно любезный:
– Кто здесь Митрофанов?
Мы выразили вежливую неосведомленность. Через минуту он снова заглянул:
– Мне же сказали, что Митрофанов в вашем купе.
Но никто из нас не хотел быть Митрофановым. С помощью проводника, однако, было установлено, что отключившийся пупс и есть Митрофанов. Милиционер сунул ему под подушку оброненное красное удостоверение.
Все вновь углубились в личные дела, и я принялся разбирать дальше обращение президента Назарбаева к казахскому народу по случаю перенесения столицы в город Акмолу.
…Отныне и на века здесь, в центре огромной страны… Сердце нашей Родины… Гражданское и культурное единство многонационального… Территориальная целостность… Достояние не только нынешнего, но и будущего… Одним из мощных коммуникационных центров этого огромного суперматерика… Не в форме прежних утопий, а в форме серьезного и точно рассчитанного… Стратегия «Казахстан-гозо» – это не только экономический документ, это способ интегрирования интересов всего… В этот благословенный день… О создании Фонда по поддержке малообеспеченных… Станут личные взносы президента, депутатов парламента, членов правительства… Последовать этому примеру…
XX век для Казахстана стал хрестоматийным по жестокости и национальному геноциду. Наша приверженность демократическому выбору – это не дань либеральной формуле, это осознанный и выстраданный всем народом… Быть бдительными и жестко пресекать… К национальной и социальной вражде, монополии одной партии или одной личности на абсолютную… Под святым небом Сыры-Арки…
За этим выбором стоят прозорливость Тауке и величие Аблая, мудрость легендарных биев и бесстрашие тех юных сердец, которые в декабре 1986 года показали всей планете, что такое национальная гордость, за этим выбором стоит воля миллионов наших соплеменников, отдавших жизни за право быть хозяевами своей судьбы.
Будем достойны этого выбора.
«Кажется, трудно отрадней картину нарисовать, генерал?»
И вот двадцать лет спустя…
В пору моей юности мои приятели-казахи не только не знали, но и стеснялись казахского языка. Зато в сегодняшней грандиозной Астане он звучит повсюду наравне с русским и – в той среде, где мне пришлось общаться, – с английским. Умная, образованная, воспитанная, красивая молодежь свободно чешет на всех трех и поет под домбру, над которой в мое время потешались, казахские песни ДИВНОЙ КРАСОТЫ. Но что происходит в казахской литературе, я узнать не успел.
А между тем не только каждому человеку – каждому народу необходимо художественное зеркало, в котором он сможет видеть свою жизнь пускай мучительной, но красивой, наделенной пускай иллюзорным, но высоким смыслом. Эти образы, эти смыслы создает прежде всего литература. И европоцентризм современной культуры выражается еще и в том, что даже европейские имена для нас в России «роднее» азиатских. Если героев зовут Роберт или Генри, а их возлюбленных Пат или Кэтрин, нам отождествить себя с ними не только легко, но даже лестно. Это опасный симптом – когда чужая жизнь кажется нам красивее собственной: Советский Союз погиб прежде всего от эстетического авитаминоза, от которого продолжает страдать и его правопреемница Россия.
Подозреваю, подобная опасность грозит и казахстанской культуре – отсутствие всенародно авторитетного воодушевляющего образа собственной страны.
Обаятельный образ сегодня принято называть коммерческим термином «бренд». Но чем нас можно «обаять»? Если нам сказать, что гражданин сорок лет ходил на работу и ни разу не опоздал, мы почтительно покиваем, но с оттенком скуки. Если прибавить, что он при этом ни разу не изменял жене, мы снова покиваем, но уже с оттенком сострадания. А вот если он спрыгнул с самолета без парашюта…
В России издавна пользовалась любовью Испания – в ту пору одна из самых бедных и отсталых стран Европы. Никому не было никакого дела до ее экспорта-импорта, урожайности, производительности труда – нас чаровали Дон Кихот, Дон Жуан, Кармен, испанская гордость, коррида, Севилья, сегедилья…
Сами испанские слова звучат для нас музыкой! И это едва ли не главный «бренд» – красивая сказка.
Своя сказка есть и у французов, и у англичан, и у немцев, и у итальянцев, и в этом сегодня перед Россией и Казахстаном стоят родственные задачи – поиск красивой сказки, способной очаровать господствующую западную цивилизацию, но прежде всего – очаровать нас самих.
Если новая культура хочет войти в сложившуюся цивилизацию и не раствориться в ней, она должна принести туда нечто невиданное. Стремление же к цивилизованности, понятое как стремление к ординарности, вернейший способ культурного самоубийства.
И для роста национальной литературы чрезвычайно плодотворно, но и чрезвычайно опасно взаимодействие с какой-то высокоразвитой цивилизацией, способствующей развитию, но и грозящей культурным поглощением. Так, высокая корейская литература на протяжении целых веков не могла развиваться из-за того, что вся корейская аристократия говорила на китайском языке. Похожая ситуация складывалась и в России с французским языком, и только патриотически настроенная российская аристократия сумела успешно конкурировать с европейской литературой сначала внутри страны, а к концу XIX века даже и вовне.
Зато по отношению к казахской культуре русская культура сыграла примерно ту же роль, что китайская по отношению к корейской. Но теперь культурное поглощение угрожает им обоим. А оборонительной силы ни в виде погруженного в национальные сказки патриархального крестьянства, ни в виде гордой просвещенной аристократии уже нет ни у той, ни у другой. И возродить патриархальное крестьянство задача совершенно неисполнимая (и к тому же лишившая бы страну экономической конкурентоспособности). Задача же возрождения национальной аристократии – общественного слоя, одновременно влиятельного, культурного и патриотичного, – задача непростая, но все же, на мой взгляд, осуществимая.
Мне кажется, Казахстан отдает решению этой задачи гораздо больше сил, чем мы, если она у нас вообще кого-то интересует.
А лично я ощущаю серьезной виной перед своей казахстанской родиной, что по юношеской глупости в свое время не сделал попытки проникнуть в казахскую культуру. Хотя и трудно обвинять глупого мальчишку в том, чем грешит вся европейская культура: истинная культура, истинная цивилизация только-де она, а все остальное годится разве что для этнографического музея.
Зато сегодня меня волнует сама музыка казахских имен: Нурсулу, Умуткан, Жансулу, Бахыт, Кайрат…
И я много лет живу с чувством, что мне по дороге попался золотой самородок, а я его не поднял, потому что спешил на футбол. И после встречи с родиной меня снова начала томить греза: а вдруг мне через столько лет все-таки удастся поднять его?
