Прежде всего сами источники коллективной памяти написаны редчайшими везунчиками. Готовыми при этом выживать за счет товарищей по несчастью – иной возможности просто не было. Не было ни единого шанса выжить и у тех гордецов, кто был не согласен с утра до вечера глотать оскорбления и удары. Поэтому люди с особенно чувствительной гордостью и особо обостренной совестью (а именно их свидетельства представляли бы главную ценность) имели наименьшие шансы выжить – и наибольшие мотивы скрыть постыдную правду.
Да, да, стыд испытывали жертвы, а вовсе не палачи. Примо Леви не оставляет камня на камне от той слащавой педагогической сказочки, которой прогрессивная общественность уже десятилетия испытывает терпение россиян: немцы-де покаялись – берите и вы с них пример. Образцы покаяния, приводимые П. Леви, и впрямь могут служить примерами софистики и лицемерия. Вина перекладывается и на атавистическую злобность человеческого подсознания, и на власть дьявола, и на роковой выбор между нацистами и коммунистами, и на хитроумную ложь гитлеровской пропаганды, и на невозможность открытого выступления при тоталитарном режиме…
Только самооправдание под маской покаяния и пробуждает металл в усталом голосе писателя: за свою вину надо отвечать лично, не перекладывая ее на дьявола, не нужно делать вид, будто Гитлер хитроумно скрывал свои цели – в его «Майн кампф» есть и кровь, и родная почва, и жизненное пространство, и вечный враг, евреи, и высшая человеческая раса, немцы, и другие страны с отведенной им ролью немецких подданных.
«Эсэсовцы, убивая евреев, действовали по приказу, но в войска СС они шли добровольно! В Катовицах после освобождения я своими глазами видел бланки заказов на бесплатное получение главами немецких семей одежды и обуви для взрослых и детей со складов Освенцима. Кто-нибудь озадачился вопросом, откуда взялось столько детской обуви?
…Будучи жителем Италии, знаю я и то, что "восставать в тоталитарном государстве невозможно"; но мне известно также, что существуют тысячи менее опасных способов выразить свою солидарность с угнетенными, и к этим способам прибегали в Италии многие даже во время немецкой оккупации, но в гитлеровской Германии случаи выражения такой солидарности были очень редки».
И это пишет человек, давно смирившийся с тем, что в Освенциме даже немногочисленные герои сопротивления могли вести свою подпольную деятельность, лишь в той или иной степени становясь подручными убийц. Жаль, что химик Примо Леви не додумался ввести такое понятие, как «удельная подлость»: величина совершенной подлости делится на величину принуждавшего к ней давления, – вполне возможно, что по коэффициенту удельной подлости наши наставники серьезно обошли бы воспитуемых.
В послесловии к «Канувшим» известный социолог Б. Дубин отмечает, что холокост «не относится для сегодняшних россиян к решающим событиям XX века, к его крупнейшим катастрофам». Для европейцев же, добавлю я, холокост относится к числу тех осточертевших катастроф, по поводу которых нужно постоянно демонстрировать постную мину, отводя душу лишь на преувеличениях насилий «израильской военщины».
Попытки заставить людей жалеть кого-то больше, чем хочется, могут вызвать лишь неприязнь и к воспитателям, и к тем несчастным, принудительного сочувствия к которым они добиваются.
Интересно, что нацисты старались оградить палачей от невольного сострадания посредством «бесполезной жестокости» – она должна была расчеловечить будущие жертвы, сделать их отвратительными. Для этого и нужно было раздевать их догола, лишать отхожего места, чтобы им приходилось справлять нужду где придется… Штагль, комендант Треблинки, выразился с предельной ясностью: заключенных следовало лишить человеческого облика, чтобы убийцам было легче их убивать.
Примо Леви не первый, кто отмечает, что труднее было сломить людей, обладающих верой – религиозной или политической. Зато нет и таких жестокостей, на которые люди не решаются, когда чувствуют опасность для своих воодушевляющих иллюзий, – собственно, и уничтожение евреев было защитой воодушевляющих химер немецкого народа.
Для каждой системы воодушевляющих сказок есть три главных источника опасности: обновление образа жизни, приток носителей иной культуры (иных сказок) и рационалистический скепсис. Это и есть три источника фашизма, и евреи, на их беду, оказались причастными ко всем трем.
В этой стандартной ситуации и был запущен стандартный оборонительный механизм: 1) успешный конкурент объявляется врагом, 2) он упрощается и «опускается» – изображается сгустком корысти и злобы, 3) он расчеловечивается – лишается даже и человеческого облика.
Этот механизм так прост, надежен и бесконечно воспроизводим, что на простые вопросы Примо Леви напрашиваются такие же простые ответы.
Запомнит ли мир ужасы холокоста? Не запомнит, ибо помнить о них слишком мучительно. Извлечет ли из них уроки? Не извлечет, ибо они разрушат защитный слой утешительных иллюзий. Может ли это повториться? Сколько раз потребуется, столько раз и повторится. Никакая умирающая мечта не станет церемониться, стараясь нанести последний и решительный удар. В нашей власти лишь не дразнить ее сверх того, что с нею проделывает естественный ход вещей. В кризисной ситуации, когда народ подвергается мучительному обновлению и массовому притоку чужаков, осмеивать его защитные иллюзии означает подталкивать его к фашизму – вот, пожалуй, тот главный «урок холокоста», в котором укрепил меня Примо Леви.
Что ныне лежит на весах?
В первые дни грузино-осетино-российской схватки, когда суждения лидеров еще не отлились в максимально неуязвимые пропагандистские клише, французский министр иностранных дел Бернар Кушнер с досадой обронил что-то вроде «Россия развернула масштабный конфликт с микроскопическими ставками». Проговорившись тем самым, что ни один серьезный человек не поверит, чтобы другой серьезный человек мог посчитать достойной ставкой спасение чьих-то экзотических жизней. Какая-нибудь там нефть, территория на весах международной дипломатии смотрятся гораздо солиднее…
И тем не менее рациональных оснований для войн у великих держав – держательниц ядерного оружия давно уже нет: все, что можно завоевать, сегодня гораздо дешевле купить. Сегодня ни территория, ни ресурсы (пресловутая «нефть», из скромного энергоносителя превратившаяся в символ) не определяют богатства народов. Ибо главным его источником уже давно сделался человеческий капитал, косвенным свидетельством чего является высокая ценность жизни в общественном мнении развитых стран: потери, по поводу которых Наполеон лишь обронил: «Одна ночь Парижа их покроет», сегодня бы низвергли любое правительство.
Поэтому главной целью развитых стран стала безопасность. И это было бы чудесно, если бы высокая ценность человеческой жизни сделалась пацифистским тормозом для всех государств разом. Но поскольку в мире остается удручающе большое и едва ли не увеличивающееся число режимов, не ставящих человеческую жизнь ни во что в сравнении с великими идеологическими и государственными целями, то угроза вожделенной безопасности исходит именно от них. А потому в сегодняшнем мире главная линия борьбы пролегает между рациональностью и иррациональностью, и с этой точки зрения Россия и Запад должны быть союзниками, ибо при всех пороках обеих сторон наши общества все же в огромной степени являются человекоцентрическими, а не идеоцентрическими.
