А мы вечно видим опасность только с одной стороны… Какие-то основы нашего уклада представляются нам вечными, природными, как вода и воздух, но сегодня даже они нуждаются в защите. Ну а в мире человеческих ценностей и привычек без специального попечения не выстоит, видимо, ничего. Боюсь, у человека нет практически никаких инстинктов – есть лишь социальные нормы. Уж на что инстинкт материнства казался гранитным утесом, однако и его миллионы мам сумели перешагнуть, покидая своих детенышей на произвол неласкового государства, чтобы упорхнуть в мир свободы и беззаботности. Даже роль матери оказалась предопределенной не биологически, а только социально – биологически предопределенным остался лишь пол.
Предопределенным ли?
Транссексуалы – кто они? Сумасшедшие, фантазеры, симулянты? Хитроумные телята, желающие сосать сразу двух маток, или страдальцы, которым дай бог хоть вполовину получить от жизни то, что имеем мы?
Михайличенко не сразу сумел довести до моего понимания разницу между гомосексуализмом и транссексуализмом – хотя он не только блестяще оперирует, но и читает лекции об этом предмете. Оно и в самом деле с трудом укладывается в голове: гомосексуалист – например, мужчина – ощущает себя все-таки мужчиной, только со специфическим интересом к своим собратьям по менее прекрасному полу, не имея при этом ни малейшей охоты переменить его на более прекрасный: оставьте его в покое – и он обретет счастье со своим любимым, насколько счастье в любви вообще доступно смертному. Мужчина-транссексуал ощущает себя именно женщиной, он и влюбляется не как мужчина в мужчину, а испытывает к своему возлюбленному полноценную женскую любовь, и его пол – тело, ставшее на пути у души, – понемногу превращается для него в объект страстной ненависти, тогда как гомосексуалист относится к своему телу в среднем не хуже нас с вами.
При этом транссексуал-мужчина, ощущающий себя женщиной, и влюбляется как женщина, и отдаваться хотел бы именно как женщина: анальный секс ему обычно неприятен – хотя, подобно любящей женщине, он иногда готов пойти и на него, чтобы доставить удовольствие любимому. Транссексуалу-женщине, ощущающей себя мужчиной, в каком-то смысле легче, она может стимулировать эрогенные зоны партнерши всеми доступными нам средствами, исключая всего лишь одно – из-за него-то и разгорается весь хирургический сыр-бор.
А как же его собственный, извините за выражение, оргазм? При отсутствии физиологического аппарата?
– У оргазма есть две составляющие – физиологическая и психологическая, – отрубает Михайличенко. – Физиологической ограничиваются только дураки.
Я вижу, что это камешек в мой огород, и принимаюсь оправдываться:
– Я понимаю, что быть рядом с предметом любви, слышать его голос, прикасаться, дарить ему наслаждение – это тоже само по себе наслаждение. Но все-таки, хоть убейте, я не представляю оргазма без эякуляции.
– У женщин тоже бывает оргазм, а эякуляции у них нет. И все. Получается, что психология способна взять на себя функции физиологии.
Вообразите, пытался достучаться Владимир Васильевич, что вы однажды утром проснулись – а у вас женское тело. Однако воображение пасовало. Как это? Я иду в ванную и вдруг обнаруживаю… Или спускаюсь в метро, поглядываю на встречных женщин и тут вспоминаю… Нет, немыслимо. Дурь какая-то. Ну, скажем мягче, прихоть. Или еще мягче – фантазия. Нельзя же серьезно относиться к фантазиям!
Но Михайличенко рассказывает о множестве сломанных судеб: сначала детские фантазии девчонки или мальчишки, что они не те, за кого их принимают (дети вообще часто фантазируют), и что со временем это как-то обнаружится; постепенное понимание, что пол – это не самоощущение, но анатомия, а она не знает пощады; потом тщетные попытки примириться, потом жизнь в чужом обличье – с естественным сопутствующим стремлением сменить круг знакомых, затеряться в анонимности большого города… Решающие годы, когда другие овладевают профессией, создают семью и вообще, что называется, прокладывают себе дорогу, уходят на бесплодную борьбу между биологическим и психологическим полом. В итоге чуть ли не каждый пятый доходит до суицидов.
Сейчас положение меняется, а еще лет десять назад даже о самой возможности операции по изменению пола мало кто слышал. В Петербурге Михайличенко начал делать их первым. Сначала бесплатно – из милосердия, из профессионального азарта, но… Операция сложная, затягивается на десять часов, прооперированные лежат подолгу, а ведь речь идет о целой серии операций.
Платит тот, кто заказывает музыку, то есть тот, кто направляет пациента в больницу. А направляют, разумеется, с серьезными, то есть соматическими болезнями: люди страдают от болезней суставов, почек, сердца, даже мозга – до души ли тут! Нет, для души тоже есть лечебницы – психиатрические, так, может, туда и следует обращаться нашим подзащитным? Увы, и умственные, и психические способности у них в полном порядке, души у них вполне здоровые. Только не от того тела.
Но, может, они все-таки того, не вполне?.. Ведь даже в сказках девушка превращается в медведицу, а парень – в медведя: пол остается инвариантным в самых диковинных превращениях. Я встречался с одним, с другим, с третьим (с одной, с другой, третьей), часами беседовал, спрашивал обо всем, что только могло прийти в голову, и убедился, что ответить на вопрос: «Какие они, транссексуалы?» – примерно то же, что ответить на вопрос: «Какие они, люди?» Они и сами это прекрасно понимают: «Мы, "трансы", очень разные». Кто-то решительный, кто-то застенчивый, кто-то умный, кто-то… Вот тут, пожалуй, и случилась единственная осечка: глупых не нашлось.
Это была единственная особенность: каждый из них был значительно интеллигентнее своей среды. Шофера вполне можно было принять за инженера, телефонистку – за выпускницу гуманитарного вуза, и даже безнадзорная девчонка, считающая себя мальчишкой, выброшенным на улицу семьей алкоголиков, по психологической тонкости значительно превосходила многих своих ровесников – студентов.
Иначе говоря, каждый из них замечал такие мелочи, на которые заурядные люди обычно не обращают внимания, и все они внимательно вслушивались в вопросы и серьезно задумывались, прежде чем ответить. Никто из них ни разу не перебил, не отмахнулся: «Да бросьте вы! Что вы мне говорите!» Как раз после серии встреч с этими ребятами мне случилось вступить в беседу на эту же тему с крупным химиком, членкором, и он по контрасту показался мне полным болваном – после первых же двух слов закричал: «Ну, это сумасшедшие!» Я не стал приводить афоризм Ясперса – психическая норма есть легкая дебильность, – а попытался разъяснить, что главные параметры психической нормы – социальная адаптация и критичность к собственным фантазиям – у них не хуже нашего: каждый из них отлично знает, какого пола он в действительности, только жить ему с этим знанием не хочется.
– Бросьте, бросьте, что вы мне говорите! – мой собеседник все знал заранее. А они не знали. Они были готовы прислушиваться и размышлять. Это я и называю интеллигентностью.
В моем интеллектуальном багаже насчет сексуального конфликта души и тела нашлись лишь записки кавалерист-девицы Надежды Дуровой: сначала досада матери на то, что родилась девочка, а не мальчик, ее вечные жалобы на обреченность несчастьям женской половины человеческого рода, мужское воспитание среди солдат, пистолет в качестве первой игрушки и т. д., и т. п. Но у первого моего собеседника все было наоборот: прекрасная мать, всеми уважаемая, хорошо зарабатывающая, красивая, интеллигентная, любившая свое дитя именно как девочку – со всеми сопутствующими нарядами (но в конце концов примирившаяся с его изменой кружевам и бантикам). Он и самоубийство отверг оттого, что это было бы преступлением перед матерью, пытался смириться, чтобы ее не огорчать, только вдвойне ненавидел свои вторичные и особенно первичные, нормально развивающиеся признаки, придумывал устроить им какую-нибудь болезнь, чтобы их вырезали, к черту: «Спицу, что ли, туда воткнуть?» Боже, а мерзость месячных!..
