* * *
В скором времени произошло событие, в значительной степени повлиявшее на судьбу моих книг в Европе. Я имею в виду выход в свет романа «Шатуны» на французском языке в крупном издательстве «Робер Лафон». Огромную роль в этом деле сыграла уже упомянутая Анн Колдефи, которая впоследствии тоже стала нашим другом. Это была исключительная переводчица; она перевела на французский «Архипелаг Гулаг», и вот теперь настал черёд «Шатунов». До этого мой страшный роман пытался перевести по просьбе издательства ещё один переводчик, но ему с этой задачей справиться не удалось. Анн же выполнила работу на высочайшем уровне. Она рассказывала мне, что, когда она закончила перевод (это было на берегу Средиземного моря), у неё было состояние какого-то странного отключения, в котором депрессия сменялась радостью, потому что, во-первых, перевод был труден, а во-вторых, сам текст возымел соответствующее воздействие. Единственно – не нашёлся эквивалент названию. Было одно французское слово, наиболее близкое понятию «шатун», то есть медведь, который не спит зимой и бродит по лесу, но оно уже использовалось во французской литературе. Перевести таким образом, как, скажем, «бродяга» было банально и стояло слишком далеко от самого понятия «шатун». Шатун – это ведь не просто медведь-бродяга, который не спит зимой, это медведь, который находится в изменённом состоянии сознания, поскольку медведи зимой должны спать. Что-то его разбудило, что-то в нём самом пробудилось, что-то такое в нём произошло. Он может быть опасен, агрессивен, может быть просто в депрессии. Это до известной степени мистическое состояние, потому что бессонница даже в человеческом опыте ведёт к довольно серьёзным катаклизмам в сознании, если она продолжительна. В общем, перевести нормально не удалось, поэтому оставили оригинальное «Шатуны», хотя такого понятия, как «медведь-шатун» во французском языке нет. Но сам перевод был выполнен виртуозно. Издательству «Робер Лафон» удалось преодолеть негативизм, чего не смогли сделать в «Галлимаре».
Реакция на роман была ошеломляющая, бурная, многочисленная; появились различные статьи в журналах и газетах. Ко мне стали приходить французские журналисты и брать интервью. В частности, заглянули люди из известного журнала «Актюэль», которые потом со смехом рассказывали, что подходили к нашей квартире с опаской, ожидая увидеть некую полупещеру и мужика с водкой, бородой и топором. Несмотря на то, что они шутили, их всё-таки удивила наша вполне французская квартирка – ничего зловещего. Эти люди, кстати, рассказали нам историю про одного местного журналиста, который решился на необычный эксперимент. Он продолжительное время жил с так называемыми клошарами, спал в зимних ночлежках, видел их мир изнутри, видел, как бродяг ранним утром выпускают из ночлежек на улицы. Этот журналист впоследствии написал книгу об этой жизни «на дне», которая имела шумный успех.
Возвращаясь к «Шатунам», хочу отметить, что наиболее впечатляющим из написанного о романе была рецензия знаменитого Жака Котто – профессора славянского отделения Сорбонны и, что для меня было особенно ценно, самого известного достоеведа Франции, получившего за свою толстую книгу о Достоевском национальную премию Литературной Академии. Эту книгу Жак подарил мне. Что до его рецензии, то она была опубликована в парижском журнале Magazine Litteraire. Номер, кстати, был посвящён концу мира, и публикацией там своей рецензии Котто подчеркнул присутствие эсхатологической тенденции в «Шатунах».
Рецензия была высочайшего уровня, и озаглавлена она была так: «Юрий Мамлеев – достойный наследник Гоголя и Достоевского». Это было веско и надёжно сказано – как я уже говорил, культ Достоевского как писателя номер один мира сего был весьма силён, наряду с культом Шекспира как первого драматурга. Если не ошибаюсь, на втором месте был Чехов, и почему-то тоже как драматург. Причём самым странным в этой истории явлением была общеевропейская интерпретация его драматургии как драматургии абсурда. В Америке, например, меня уверяли, что «Вишнёвый сад» – гениальная пьеса абсурда. Ну, что тут сказать… Мне кажется, что это всё-таки не так.
Наряду с этим были отзывы не столь глубокие, как рецензия Котто, но довольно впечатляющие. Например, одна из рецензенток писала: «Короткими и ёмкими фразами Мамлеев доводит своего читателя до полубезумия». Тем самым она подчёркивала, что роман выталкивает сознание человека за обычные пределы. Были более простые рецензии, в которых акцент был сделан на проблеме насилия, ибо тема эта, как я уже говорил, всегда волновала европейскую интеллигенцию. Была только одна отрицательная рецензия в крайне правом журнале, небольшая, и даже непонятно было, что им не понравилось. И ещё была очень внушительная статья, на целую страницу, в «Либерасьон».
Таким образом, благодаря «Шатунам» я вошёл в лоно европейской литературы. Позднее роман был переведён на многие языки. Большое впечатление «Шатуны» произвели на Даниэль Дорде; это произведение способствовало ещё большему сближению между нами. Она не считала этот роман чересчур смелым или «страшным», потому что очень глубоко чувствовала мировую ситуацию, и её впечатления от происходящего в мире были вполне беспредельны. Тем не менее она была страстной поклонницей «Шатунов», считая это произведение совершенно необычным явлением, почти фантастическим, и подаренный мной экземпляр книги стоял у неё на полке.
В советской же прессе «Шатуны» не освещались, потому что у неё на это не было времени; она была занята политикой.
Даниэль Дорде взяла у меня тогда, помню, прекрасное интервью, опубликованное в её журнале. Мне был задан вопрос:
– Любите ли вы человечество?
Я ответил:
– И да, и нет.
Даниэль это восхитило. Ответ-то, в общем, был понятный – нет, потому что человечество пребывает в жутковатом состоянии, Кали-Юга на дворе и прочее.
И вместе с тем – да, люблю, потому что человечество есть отражение божественной иерархии, и даже в падшем естестве живёт Бог. Вспомним знаменитые слова: «Бог присутствует везде, но только в человеке он живёт». Он присутствует даже в падшем человеке, знает тот об этом или нет. К сожалению, в данном цикле большей частью он не проявлен – в силу воли человека.
Завершая интервью, Даниэль задала несколько риторический вопрос об авторе книги: кто он – гений или сумасшедший? Ведь это, по мнению многих исследователей творчества, практически одно и то же. Ну, я себя сумасшедшим не считал. На том и порешили.
Мне было, конечно, интересно, что скажет по поводу «Шатунов» Татьяна Горичева. Она глубоко, с болью пережила роман, и её реакция на него была схожа с реакцией Джима Макконки – она сказала, что в основе этого текста лежит растерзанное религиозное чувство и ощущение чудовищности современного мира.
Некоторое время спустя после публикации «Шатунов» у нас с Татьяной родился замысел совместной книги. Рабочее название было «Град Китеж». Опубликована книжка была в Ленинграде в 1989 году, во времена перестройки. Половина книги была написана Татьяной, а вторая представляла собой мою статью, где я выдвинул идеи, которые в будущем легли в основу «России Вечной». Получилась небольшая книжка, и тираж у неё был небольшой; вышла она под названием «Новый град Китеж». Это было для меня тогда большой радостью, потому что всё, что обдумывалось и переживалось в период эмиграции, воплотилось в этом небольшом труде, и я уже чувствовал, что сделано большое дело и что те переживания, которые были у Маши и у меня в период нашего добровольного изгнания, не исчезнут; они уже являются всеобщим достоянием.
