Что же это был за процесс? Схематично его можно было бы изобразить следующим образом: 1) зависть к ребенку заместилась завистью к брату и его гениталиям; 2) далее вступил в действие механизм, открытый Фрейдом, – пациентка отказалась от отца как объекта любви и регрессивно заменила объектные отношения с ним идентификацией.
Последнее проявилось в тех претензиях на роль мужчины, о которых я уже говорила. Нетрудно было доказать, что ее желание быть мужчиной отнюдь не следует понимать в обычном значении, – подлинной целью ее притязаний было сыграть роль собственного отца. Поэтому она выбрала себе ту же профессию, а после смерти отца обращалась с матерью словно супруг, который предъявляет жене требования и дает указания. Однажды, не сдержав шумной отрыжки, она с удовлетворением подумала: «Прямо как папа». Тем не менее она не достигла точки, когда выбор объекта становится полностью гомосексуальным: развитие объектного либидо скорее было нарушено в целом, в результате чего произошла явная регрессия к аутоэротической нарциссической стадии. Подведем итог: замещение зависти, связанной с детьми, завистью к брату и его пенису, идентификация с отцом и регрессия к догенитальной фазе – все это действовало в одном направлении: возбуждение сильной зависти к пенису, которая затем вышла на передний план и, похоже, стала преобладать в общей картине.
На мой взгляд, такой ход развития эдипова комплекса является типичным для тех случаев, в которых доминирует комплекс кастрации. Происходит следующее: в фазе идентификации идентификация с матерью в значительной степени уступает место идентификации с отцом и одновременно происходит регрессия к догенитальной стадии. Этот процесс идентификации с отцом я считаю одним из источников развития комплекса кастрации у женщин.
Здесь мне хотелось бы заранее отвести два возможных возражения. Одно из них могло бы выглядеть примерно так: в подобном колебании между отцом и матерью, без сомнения, нет ничего особенного. Напротив, его можно наблюдать у каждого ребенка, и мы знаем, что, согласно Фрейду, либидо каждого из нас всю жизнь колеблется между мужскими и женскими объектами. Другое возражение связано с проблемой гомосексуализма, и его можно было бы сформулировать следующим образом: в статье о психогенезе женской гомосексуальности Фрейд убедительно показал, что подобное развитие в направлении идентификации с отцом является одной из причин открытой гомосексуальности; я же описываю этот процесс как приводящий к комплексу кастрации. Чтобы ответить на это возражение, я хотела бы подчеркнуть, что именно эта статья Фрейда помогла мне понять природу комплекса кастрации у женщин. Этот комплекс возникает именно в тех случаях, когда, с одной стороны, размах колебаний либидо с количественной точки зрения значительно превосходит нормальный, а с другой стороны, вытеснение любовного отношения к отцу и идентификация с ним оказываются не столь успешными, как в случаях гомосексуализма. Таким образом, сходство двух направлений в развитии не может служить аргументом против их значимости для развития комплекса кастрации у женщин; напротив, тем самым и гомосексуализм перестает казаться обособленным явлением. Мы знаем, что там, где доминирует комплекс кастрации, всегда имеет место более или менее выраженная тенденция к гомосексуальности. Играть роль отца в некотором смысле означает также и желать мать. Между нарциссической регрессией и гомосексуальным объектным катексисом возможны любые градации сходства, так что мы получаем непрерывный ряд, кульминационно завершающийся открытой гомосексуальностью.
Третье возражение, которое здесь напрашивается, относится к временной или причинной связи между идентификацией с отцом и завистью к пенису и звучит следующим образом: не являются ли отношения комплекса зависти к пенису и процесса идентификации с отцом прямо противоположными вышеописанным? Не может ли быть так, что для того, чтобы установилась устойчивая идентификация с отцом, вначале должна возникнуть сильная зависть к пенису? Я полагаю, нельзя отрицать, что особенно сильная зависть к пенису (будь то конституциональная или возникшая в результате личного опыта) приводит к переориентации, в результате которой пациентка отождествляет себя с отцом; тем не менее изложенные мною случаи, как и многие другие, показывают, что, несмотря на зависть к пенису, у девочек формировалось сильное и целиком женское любовное отношение к отцу, и только тогда, когда эта любовь терпит крах, происходит отказ от женской роли. Этот отказ и последующая идентификация с отцом оживляют зависть к пенису, и только когда зависть подпитывается из столь мощных источников, это чувство может проявить себя в полной мере.
Для такого перехода к идентификации с отцом необходимо, чтобы хоть немного пробудилось чувство реальности; тогда девочка неизбежно перестанет довольствоваться, как прежде, исполнением своего желания иметь пенис исключительно в фантазии – теперь она начнет размышлять над отсутствием у нее этого органа или о том, как его приобрести. Направление этих размышлений обусловлено общей аффективной диспозицией девочки; она характеризуется следующими типичными установками: еще не совсем ослабленной женской любовной привязанностью к отцу, чувствами неистовой ярости и мести по отношению к нему из-за пережитого разочарования и, наконец, но не в последнюю очередь, чувствами вины (связанными с инцестуозными фантазиями), которые стремительно возникают под гнетом лишений. Таким образом, все эти чувства неизменно относятся к отцу.
Я видела это отчетливо у пациентки Y, которую я уже не раз упоминала. Я говорила вам, что у этой пациентки возникали фантазии об изнасиловании, фантазии, которые она считала реальностью и которые в конечном счете относились к ее отцу. Она также в значительной степени идентифицировала себя с ним; к примеру, с матерью она себя вела так, как должен был бы вести себя сын. Кроме того, ей снились сны, в которых на отца нападали змеи или дикие звери, а она его спасала.
Фантазии о кастрации принимали у нее знакомую форму: она воображала, что ее гениталии не совсем обычно устроены, более того, ей казалось, что она перенесла здесь какую-то травму. По этому поводу ей приходили в голову разные идеи, которые сводились в основном к тому, что эти особенности есть результат пережитого ею насилия. На самом деле становится очевидным, что эти связанные с ее гениталиями идеи и ощущения, на которых она упорно настаивала, продуцировались ею, чтобы доказать реальность этих актов насилия и тем самым, в конечном счете, ее любовных отношений с отцом. Важность этих фантазий и интенсивность навязчивого повторения, от которого она страдала, особенно наглядно проявились в том, что до анализа она настояла на шести лапаротомических операциях, несколько из которых были сделаны исключительно из-за ее болей. У другой пациентки, чья зависть к пенису приняла совершенно гротескную форму, это ощущение, будто ей нанесли травму, было перенесено на другие органы, так что, когда ее симптомы навязчивости были устранены, клиническая картина имела вид ипохондрии. В тот момент ее сопротивление приняло следующую форму: «Это же чистый абсурд – подвергать меня анализу, видя, что мое сердце, легкие, желудок, кишечник явно поражены органически». И эта пациентка тоже столь упорно настаивала на реальности своих фантазий, что однажды едва не добилась полостной операции. Ее ассоциации постоянно выдавали идею, что она была «сражена» (geschlagen) болезнью по вине отца. Действительно, когда удалось прояснить ее ипохондрические симптомы, наиболее существенной чертой ее невроза стали фантазии об избиении (Schlagephantasien). Мне кажется невозможным удовлетворительно объяснить все эти проявления одним только комплексом зависти к пенису. Но их основные свойства станут хорошо понятными, если мы рассмотрим их как следствие стремления пережить заново, уже в форме навязчивости, муки насилия со стороны отца и убедить себя в реальности этого болезненного опыта.
