– У меня все в порядке. Черт, а в какой она больнице?
– В Нейропсихиатрической больнице Калифорнийского университета. Прием посетителей с десяти до трех. Я был у нее и могу сказать, что чувствует она себя неплохо, учитывая обстоятельства. Полагаю, нормальная, здравомыслящая подруга ей сейчас не помешает. Клэр здесь не нравится, но выйдет она не скоро. Потом я планирую уговорить ее пройти курс лечения от наркозависимости и депрессии. Она определенно снова взялась за таблетки.
Дело не в таблетках, подумала я. Не в таблетках и не в депрессии. Дело в сексе и любви. Но ведь не расскажешь мужу подруги, человеку, который, возможно, все еще любит ее, о ее страсти к другим мужчинам. Не скажешь ведь: «О, настоящая проблема у нее в голове и между ног». Кто я вообще такая, чтобы знать эту истинную проблему? Может, дело в наркозависимости, а вся чушь про любовь и секс просто слабая замена. Но если так, то где же моя проблема с наркотиками? И почему Клэр страдает по мужчинам и никогда по наркотикам? Почему каждый раз, когда кто-то бросает ее или не дает того, что ей надо, это оборачивается катастрофой? И почему вчера вечером меня рвало на Эббот-Кинни?
– Да, я навещу ее.
Я быстренько вернулась домой, покормила Доминика и отправилась повидать Клэр – вот так вот, не боясь того, что увижу, не вспоминая про то, как сама едва не попала в больницу после случая с пончиками. Только один человек по-настоящему нуждался во мне. Я не пыталась сделать что-то такое, чтобы улучшить собственное мнение о себе. Просто был на свете кто-то, кому я могла принести немножко любви. Раз в кои-то веки можно сделать что-то для кого-то. Мысль о том, что из-за ситуации с Тео я могу лишиться рассудка, на секунду добавила бодрости.
В отделении стоял запах картофельного пюре. На сестринском посту мне сказали, что с Клэр сейчас врач. Не светит ли и мне в конце концов попасть в это вот учреждение, подумала я. Или меня ждет больница в Фениксе? Наблюдая за бродящими туда-сюда пациентами, я острее ощутила собственную свободу. В уголке, на стуле, сидела, раздирая ногтями лоб, женщина примерно моего возраста. Оставив несколько царапин, она выковыривала из-под ногтей содранные кусочки кожи и отправляла их в рот. Не думаю, что я была в чем-то лучше этих несчастных, но, возможно, сильнее или удачливее. Подумав так, я устыдилась своей свободы и силы. Нет, я такая же, только они там, а я – здесь.
Но, с другой стороны, я же не одна из них? Я живу достаточно долго, но не попала в такое вот место. Да, подходила близко, но свободу все-таки не теряла. А это уже говорит кое-что о моей способности принимать решения или спасаться в самый последний момент и избегать беды.
Может быть, я смогу вести две жизни. Быть с Тео и ходить в группу. В последнее время я избегала их, считая, что Тео и группа сосуществовать не могут. Но если могут? И если да, то почему мне нельзя остаться в Лос-Анджелесе? Получить работу в какой-нибудь библиотеке. Жить на берегу в маленьком бунгало, если, конечно, маленькие дешевые бунгало еще существуют. Я могла бы быть женщиной, которая не убивает себя из-за проблем, а берет над ними верх. Я была бы уравновешенной и спокойной. Никакой больше печали. Только любовь и рассудительность.
Или, как Клэр, мне будет только хуже и хуже? Так трудно примирить фантазию с реальностью. Так трудно поверить, что прекрасное чувство, вызванное Тео, может привести в больницу или даже убить.
Неужели стремление к свету неизбежно приводит нас сюда? А если мы не стремимся к свету, разве такие, как мы, все равно оказываются здесь? Если бы Клэр осталась замужем, где бы она была сейчас? Она говорила, что депрессия случалась у нее и в браке и однажды уже приводила сюда. И это еще до начала ее одиссеи любви и секса. И уж если ты в любом случае, что бы ни делала, попадешь сюда, то не лучше ли подтолкнуть события, как сделала она. Так или иначе пустота сожрет тебя заживо. Как бы там ни было, в конце ты все равно получишь толченую картошку. Так почему бы не попытаться ухватить что можешь?
– На этот раз я и впрямь вся обгадилась, – сказала Клэр. – Теперь меня вернут в групповую терапию, только с кучкой унылых парализованных рож, что, может быть, даже к лучшему.
Она рассмеялась. Юмор вернулся, и видеть это было приятно. Грязные волосы возвышались кучкой на макушке, но круги под глазами исчезли, а глаза снова поблескивали.
– Тебе, похоже, лучше, – заметила я. – Хотя бы уже не таращишься в стену.
– Да, после моей последней попытки я очнулась злая как черт оттого, что опять живая. Но в этот раз получилось как-то странненько бодряще. Может, мне и требовалось что-то вроде сорбета – чтобы лучше чувствовать вкус жизни.
Господи, как же я ее любила!
– Понимаю. Ну, то есть не совсем, потому что мою попытку сознательно активной назвать нельзя.
– Нет, у тебя был скорее жест.
– Вот именно, жест. Я в суициде не такая профи, как ты. Но, думаю, я тебя понимаю.
– Милая, будь я профи, меня бы здесь не было.
– Верно. Но я про то, что мне опыта в таких делах недостает. В том смысле, что сознательно я этим не занималась. Я больше… даже и не знаю, как себя назвать. Но мне понятно, что ты подразумеваешь под очистителем вкуса. Иногда столько этих рвотных масс собирается, что хоть ножом их режь.
Я пыталась выведать окольным путем, стоило ли оно того. Мы обе ощущали одну и ту же пустоту, в этом я не сомневалась. Но я хотела понять, считает ли Клэр, что мы поправимся, или нет. Или, в крайнем случае, есть ли шанс у меня. В разговоре о самоубийстве я спрашивала совета у душевнобольной подруги в психиатрической больнице. Вот такое направление приняла моя жизнь.
– Так ты рада, что все так сложилось? Что все привело тебя вот в эту точку, где ты хорошо себя чувствуешь и, может быть, даже рада, что жива? Ты рада, что твоя жизнь вышла на такую вот траекторию?
– Да. Странно, но я всем довольна. И ни о чем не жалею. Ни о чем.
– А я жалею обо всем.
– Люси.
– Кручу с тем пловцом. И даже не кручу, а втрескалась по уши. Проблема в том, что и он втрескался в меня по уши. Я к тому, что ничего столь страстного, столь настоящего, столь одухотворенного у меня ни с кем еще не было. И притом я совершенно не уверена, что это реально.
– То есть как?
– Ну, в реальном мире у нас не все так хорошо.
– Реальный мир – чушь собачья.
– Да, но все, что у нас есть, это камень на берегу. Мы к нему привязаны.
– Тебя послушать, что-то вроде замужней жизни напоминает. Да еще с детьми.
– Я… Я боюсь, что это меня убьет. Никак не разберусь – это зараза или лучшее, что случалось со мной в жизни.
– Блеск!
– Скажи мне, это точно мужчины привели тебя сюда?
Клэр ответила не сразу.
– Да, думаю, что они. Но вообще-то дело во мне.
41
К вечеру начались месячные. Увидев кровь, я заплакала. Подумала, что, может быть, поэтому чувствовала себя так некомфортно и испытывала беспричинный страх. Обычно я переносила эти дни легко и даже с удовольствием, принимая мелкие неприятности как очищение и чувствуя незримую связь с некоей древней богиней энергии. Но в этот раз спазмы сопровождались такой болью, словно меня укололи в матку. Настроение упало. У нас с Тео оставалось всего лишь пять недель, и вот теперь следующую предстояло провести без секса. И чем мы будем заниматься вместе? Наверно, разговаривать. Еще я могла бы ему отсосать.
