– Если из-за меня, то пусть из-за меня. А если нет, то нет, – негромко сказала Брианна, поправляя лямку платья-бэбидолл. Еще она носила гольфы и туфли с ремешком. – У меня полнокровная жизнь. Очень полнокровная. И я, признаться, даже не уверена, хочу ли впускать в нее кого-то еще.
Тут Брианна вздохнула.
Из всей компании мне нравилась одна только Клэр. Британка, грубоватая и раздражительная, с длинными огненно-рыжими завитушками. Любимым выражением, которое она то и дело повторяла, было: «На хрен эту чушь». Мужа она бросила два года назад, после того как познакомилась в баре с парнем помоложе и поняла, по ее собственному выражению, что двенадцать лет не пробовала настоящего члена. Новый знакомый с удовольствием ее трахал, но к уходу от мужа не подталкивал. Ей самой пришло в голову, что они станут жить вместе. Неразбериха продолжалась шесть месяцев, они то сходились, то расходились, пока однажды в «Café Gratitude» она не запустила в него тарелкой с лапшой из бурых водорослей под соусом песто и не порвала полностью и окончательно. После девяти лет трезвой и беспорочной жизни Клэр в какой-то момент испугалась, что сорвется. Однако совсем недавно случился эпизод, больно ее задевший и разозливший. Обидчика звали Брэд, и, судя по описанию, тип был еще тот – лысый, в бейсболке, под судом, – но Клэр прониклась к нему теплыми чувствами. Они даже начали по-человечески сближаться через разговоры о смерти его матери, а потом он взял и растворился без следа. Она не стала пить, но поддалась депрессии и немного сбилась с пути.
– Сплавила подруге детей, сняла номер в отеле, чтоб никто не мешал и чтоб оторваться по-тихому. Но потом испугалась, что покончу с собой. Не знала, что делать, и в конце концов вернулась в этот чертов дурдом.
В отличие от Брианны и Куриной Лошади, Клэр получила строгие инструкции ни с кем не встречаться, пока не поработает над собой. Навалили, как она выразилась, кучу дерьма.
– Тебе, Люси, я бы рекомендовала то же самое, – сказала Доктор Джуд. – Никаких свиданий, никакого секса, никаких контактов с Джейми на следующие девяносто дней. По всей вероятности, тебя ждет период абстиненции – возможно, он уже начался, – но в конце ты поймешь, что оно того стоило.
– Абстиненция?
– Да. Ты отвыкаешь от него, от всего прежнего образа жизни. Жизни, определяемой преследованием других, чтобы считать себя полноценной.
– И в чем выражается абстиненция?
– Люди, пережившие это, говорят о симптомах депрессии, отчаяния, бессонницы, ощущения пустоты.
– О, все то же, что и в жизни.
– Могут быть и другие симптомы: тошнота, беспокойство, абсурдные мысли и даже когнитивные расстройства.
– Отлично, буду ждать с нетерпением.
– И еще одно. Ты упомянула, что тратила деньги на экстрасенсов, медиумов, астрологов, любовные зелья. Настоятельно прошу прекратить это, поскольку такого рода увлечения лишь мешают тебе сблизиться с самой собой. А это и есть подлинное сокровище.
– Ага, – сказала я. – Жду не дождусь.
8
Лишь в одном месте на Эббот-Кинни я находила утешение и покой – в книжном магазине «Mystic Journeys». Посмотрев однажды на витрину, я увидела выложенные рядами розовые кристаллы кварца. Гугл подсказал, что розовый кварц приносит любовь. И вообще, как оказалось, большинство кристаллов дают человеку то, чего он хочет. Будь так на самом деле, в мире уже не осталось бы никаких проблем. Все получили бы желаемое, воцарилась бы тишь да блажь, или, по крайней мере, все продавцы кристаллов были бы богаты, знамениты и любимы. И, наверно, никто бы уже не продавал больше кристаллы, потому что они стали бы никому не нужны. И все равно мне хотелось верить, что магия существует, несмотря ни на что. Пришлось войти.
Настоящим хиппи я не была, но, поскольку росла с Анникой, усвоила вибрации Нью-Эйджа. Она еще в колледже стала фанаткой «Grateful Dead», следила за их выступлениями, ездила за ними и присылала мне разные мелочи, купленные на парковках: благовония «Nag Champa», малахитовую подвеску-маятник, талисман из синего стекла – от сглаза. В моей жизни старшая сестра была чем-то вроде тотемной фигуры матери – моя мама умерла, когда мне только исполнилось одиннадцать, – пусть и далекой, так что культура Нью-Эйджа всегда влияла на меня положительно. Вот почему в этом магазинчике с его шкафчиками и полочками, заполненными кристаллами и минералами – аметистом, розовым кварцем, дымчатым топазом, пиритом, ониксом, апофиллитом, каменной солью, – магия определенно казалась чем-то реальным. Внутри пахло сандаловым деревом и янтарем. Путь к просветлению предлагали восточные тексты: Бхагават-Гита, Йога-сутры Патанджали. Исцеление обещали свечи с ароматом белого жасмина, защиту – черные вотивы. Капиталистическая магия.
Безделушек с мотивами Нью-Эйджа у меня накопилось немало, и я знала, что едва ли не каждая покупка уже через несколько дней становится хламом. Но когда покупаешь камни, пересматривая внимательно и отмечая их значение, где-то в глубине души всегда теплится надежда, что это вот и есть поворотный пункт. Весь кайф в быстроте покупки, в таящемся в ней потенциале. Магазин предлагал надежду, а надежда – это то, что отделяло меня от унылой равнины моей прочей жизни. Она – ворота, спасавшие меня от поглощения.
Я посмотрела на рекламные листки всевозможных целителей. Одни предлагали гадание по числам, другие по картам Таро, третьи – рейки, четвертые чистили чакры. Я могла бы просидеть там весь день, вникая в предсказания судьбы, пока кто-нибудь не предложил бы то, что мне хотелось услышать, – что я снова буду с Джейми, что он вернется ко мне, – и быстренько отвернулась. Взглянула на кристаллы. Я бы с удовольствием купила розовый кварц, здоровенные куски кварца стоимостью в сотни и сотни долларов. Я бы очертила круг, встала в центре, провела какой-нибудь дерьмовый ритуал с розовыми лепестками, запалила свечи с ароматами ванили, гардении и земляники для привлечения любви. Но вместо всего этого лишь купила искрящийся кусочек аметиста бледно-лавандового цвета, приносящий, как там было сказано, покой и стабильность.
На столе лежали магические свечи: красные – для любви и страсти, зеленые – для денег. Я прошла мимо любовных свечей и выбрала одну яичного цвета – для очищения и перемен. Может, взять и просто сжечь прошлый год.
Дома я съела пад-тай, выпила белого вина, покормила Доминика и дала ему лекарство. До него я совсем ничего не знала о собаках – как и что с ними делать, – но он терпел меня, и вскоре я научилась трогать его и ласкать. Голова у пса была коричневая с двумя белыми пятнами: полосой посередине лба, которую я поглаживала одним пальцем и называла ангельской меткой, и звездочкой на задней стороне шеи с указательной стрелкой, словно говорившей: почеши здесь. Дотянуться до этого места лапой он не мог и, когда я чесала его там, быстро засыпал. Мы играли с ним в игру: он смотрел на меня нежно, стараясь держать глаза открытыми, веки постепенно тяжелели, потом прыгали вверх и снова тяжелели, тяжелели, пока не опускались; глаза закрывались, оставались только два стежка с короткими ресничками.
