Линне подняла ее и стряхнула снег. Потом прикурила, коснувшись снопом своих искр, и протянула инженеру.
– Ты не могла остановиться…
Когда-то с ней тоже было такое. После того, как Тридцать первый полк вынужден был отступить от Адовика, она думала, что без сигареты не сможет даже дышать.
– У тебя было много близких в Таммине?
Черт. Не было, а есть. Есть сейчас, понятно тебе?
– У меня там друзья.
Линне поморщилась. Друзья – это даже хуже. Она не желала смерти отцу, и не только потому, что в Союзе он был большой шишкой. Но она никогда не обменивалась с ним шутками. Никогда не вступала с ним в перепалку, не стреляла у него сигарет, не ходила вместе пропустить по стаканчику. Семьей, в которой она так нуждалась, долгих три года были ее друзья. А теперь единственными близкими стали пилот под подозрением да пара скаровцев.
– Не знаю, через что тебе сейчас приходится проходить, – призналась она, – зато знает Ревна. И ты должна ей помочь.
Магдалена покачала головой. На ресницах девушки застыли слезы, которые, стоило моргнуть, тут же покатились по лицу.
– Я так не могу. Мне нужно время, – сказала она, затягиваясь сигаретой. – Я должна собраться. Ей нужны сильные друзья.
В голове Линне снова и снова всплывали аккуратные буквы Ревны. Может, ей и правда нужен кто-нибудь сильный, кто сказал бы ей, что она делает все правильно? Или что делает все совсем неправильно. Или что это вообще не важно.
От стен столовой эхом разнесся мужской голос – глубокий и злой. За ним последовал глухой удар. Кто-то закричал. Магдалена вмиг вскочила, схватила Линне за руку и рывком поставила на ноги. Они метнулись к двери и ворвались внутрь.
В центре столовой стояли Ревна, Катя и несколько других девушек. Лицо Ревны цветом напоминало свежевыпавший снег, губы превратились в два кровоподтека, в глазах сверкали мрачные, наполненные ненавистью звезды. Она вытянула вперед ладони – чуть ли не в жесте мира. Все остальные в столовой не сводили с нее глаз.
У стены, скрючившись у ног друзей, лежал авиатор. Линне увидела симпатягу-осла, когда-то затеявшего соревнования по стрельбе, который в этот момент щупал у лежавшего товарища пульс.
Она в несколько стремительных шагов пересекла столовую.
– Что ты натворила?
Ревна отступила сначала на шаг, потом на два и рухнула на стул. Магдалена упала рядом с ней на колени и схватила подругу за руку. Пилот, казалось, ничего даже не заметила.
– Что произошло?
В голове Линне непрошеными гостями завибрировали слова Таннова. Предательство. Месть.
Ревна на нее даже не взглянула.
– Я сделала все, – прошептала она.
– Ревна, – сказала Магдалена, бросив на Линне предостерегающий взгляд, – все в порядке. Расскажи мне.
– Он назвал нас дезертирами… – сказала Катя и вытерла под глазом влажное пятно, хотя голос ее звучал звонко и сильно, – предателями…
– Я сделала все, о чем меня просили, – продолжила Ревна голосом уже несколько окрепшим, но все еще дрожавшим, – а что сделали вы?
– Да ты чокнутая, сука, – сказал симпатяга-осел.
За прошедшее время характер его ничуть не изменился.
– Ты же могла его убить!
Ревна перегнулась через Магдалену.
– И что? Союзу до тебя нет никакого дела…
– Замолчи! – взвизгнула Линне.
Ревна перевела на нее взгляд, и за пеленой смертельной тоски штурман разглядела в нем возмущение. Ревна думала, что Линне встала на сторону парней.
Магдалена обняла Ревну, будто пытаясь ее собой защитить. Та поморщилась. Она явно подошла к опасной черте, за которой маячило настоящее предательство.
Под дых Линне саданул ледяным кулаком страх. Пока Ревна еще ничего такого не сделала. Может, это и был тот предлог, которого ждал Таннов? Может, ему только того и надо было, чтобы она начала драться, отправив на больничную койку сослуживца и обливая грязью Союз? Любой из этих проступков в ее деле будет выглядеть скверно.
Вера и преданность. На нее, казалось, навалился неподъемной тяжестью воздух. Сохранить преданность Союзу означало предать Ревну. Но если она встанет на ее защиту, кто знает, что еще может натворить эта девушка в гневе?
Линне не знала, кто заслуживает ее доверия больше, но понимала другое – уничтожить себя она Ревне не позволит.
Парни склонились над упавшим авиатором.
– Он по-прежнему без сознания, – сказал симпатяга-осел.
– Тогда сделай хоть что-то полезное и доставь его в санчасть, – ответила Линне.
Она слишком устала, чтобы затевать еще один долбаный спор. Им всем надо было отдохнуть.
Симпатяга-осел дернул головой в сторону Ревны.
– А она?
– Ты ей не командуй, она у меня в подчинении, – ответила Линне.
На ее запястье сомкнулась Катина рука. Только не сейчас. Она попыталась ее стряхнуть, но девушка только усилила нажим.
– Не смей, – прошептала Катя.
Линне все так же смотрела парню в глаза.
– Иди помоги сослуживцу.
– Линне, – прошептала Катя, когда тот отвернулся, – не смей подавать об этом происшествии рапорт.
Когда лежавшего авиатора подняли, чтобы унести, он застонал.
Линне ссутулилась и сказала:
– Это моя работа.
– Черт с ней, с твоей работой. И черт с ними, с правилами. С Ревной может случиться беда.
Беда с ней уже случилась. И ложь ничего не исправит.
– Зима с Гесовцом все равно узнают, – сказала Линне, – все это видели.
А если попытаться Ревну прикрыть, это не выставит ее в невинном свете. Их главная надежда заключалась в том, чтобы Зима приняла решение до того, как скаровцы вообще об этом пронюхают. Линне пыталась не слушать тихий, нашептывающий ей голос: Я, как всегда, буду сохранять преданность. Дело ведь не в этом. Совсем не в этом.
– Это мой долг. Прости.
Рот Кати скривился в гримасе отвращения.
– Ну да, – сказала она, – все правильно.
Выбежав из столовой, Линне увидела вдали Таннова. И потом всю дорогу к кабинету командора Зимы чувствовала спиной его взгляд.
* * *
Перед происшествием в столовой по радио всю ночь передавали сводки. Обвинения, требования, гневные слова. Проводить различия между ночными и дневными бомбардировщиками никому и в голову не приходило. Они все принадлежали Сто сорок шестому полку. То обстоятельство, что их считали одним целым, не очень-то нравилось дневным бомбардировщикам, считавшим, что сослуживицы вредят их репутации. Когда парни собрались вместе в столовой, один из них вышел вперед и разразился в адрес девушек тирадой.
