Спустя три года…
Фиен смотрел как она срывает сухие стебли травы и аккуратно складывает на колени. Издалека она кажется почти ребенком. Очень худенькая, хрупкая, почти прозрачная. На голове платок, туго завязанный вокруг идеального лица. Он содрогнулся, когда вспомнил, как повязал ей на голову этот платок впервые. Было жутко наблюдать как тонкие пальцы плетут крошечные венки из сухих стеблей. В Мендемае нет цветов, только чертополох и перекати-поле. Цветы завозят в Арказар из мира смертных. Он привез ей настоящие, живые. Целый ворох. Фиена не было несколько недель. Они как раз вернулись с наживой, пополнив ряды армии новыми воинами, разгромив несколько деревень возле Нижемая. Постепенно все возвращалось на круги своя. Два года назад Фиена выбрали новым предводителем армии мятежников, после взятия огромного склада продовольствия в Арказаре воины признали его своим Господином. До этого в отряде царил хаос. Они вернулись в пещеры у подножия скал. На это раз укрепив охрану местности, расставив ловушки, вырыв подземные ходы. Фиен не торопился, так, как Аш в свое время, движимый жаждой мести. Инкуб хотел, чтобы армия окрепла, достигла той численности, когда противостоять им не смогут даже воины Лучиана и Берита. И тогда они снова пойдут на Нижемай, но в этот раз за победой.
Вернувшись с долгого похода, Фиен не пошел к кострам праздновать, пить четьем, трахать рабынь, которых освободили из обоза невольников. Он хотел увидеть ЕЕ. Знал, что его не узнают, знал, что ей все равно. Веда кивнула на заросли ельника. Шели проводит там каждый день. С утра и до ночи она рвет стебли сухой травы и плетет венки. А потом развешивает их на деревьях, любуется своей работой и плетет заново.
Сейчас он наблюдал за ней, даже не сбросив запыленный плащ. В Медемае настал сезон жары и мог продлиться несколько месяцев, а то и лет. Солнце беспощадно выжигало все живое, пересыхало даже мертвое озеро, обнажая свои жуткие трофеи, похороненные на дне ядовитых вод. Изо льда в пламя. Только в скалах Аргона еще можно существовать ледяной холод вершин смешивался с кипящим воздухом и создавал атмосферу пригодную для существования. Впрочем, демонам не ведомы неудобства, связанные с капризами жестокой природы Мендемая.
Шели не сразу его заметила, а когда увидела посмотрела сквозь него и продолжила свою извечную монотонную работу. Фиен подошел к ней и присел на корточки, стараясь поймать взгляд голубых глаз.
— Я привез тебе цветы. Помнишь? Ты рассказывала мне о ромашках?
Женщина даже не подняла голову, но он привык. Он знал, что она его слышит. Веда так говорила. А ему хотелось в это верить. Хотя он и привык к ее безмолвию.
К этому странному состоянию, в которое она погрузилась три года назад и в котором он винил только себя….
* * *
После того, как сожгли труп Аша, они двинулись в путь вечером, когда Мендемай накрыла непроглядная тьма, освещая дорогу факелами, спускались вниз к долине Смерти, где разбил лагерь Гурий, куда перенесли из пещер все что уцелело после набега армии Братьев. Их путь пролег через лабиринты и подземелья, узкие ущелья скал и пустынную местность. С короткими передышками на привалы. Все это время Фиен не сводил с нее глаз. Ему казалось, что стоит упустить Шели из вида, как с ней что-то случится, ему мерещилась повсюду угроза, он постепенно превращался в одержимого ею безумца. Осознавал, что никогда не добьется т нее даже взгляда. Ему просто было необходимо, чтобы она дышала и жила. Ради нее делались эти привалы, когда инкуб видел, как она слабеет в седле, как бледнеет и обхватывает руками огромный живот или как валится с ног, когда они идут пешком. Ему казалось, что она и сильная, и хрупкая одновременно. Сломленная и в то же время железная. Только он понимал, что ее сила вот в этом пищащем комочке, завернутом в одеяло. Пока ей есть о ком заботится она готова бороться и идти с отрядом.
В один из таких коротких привалов Шели родила сына. Несколько часов инкуб ждал, пока Веда выйдет из проклятого шатра и сообщит ему плохую или хорошую новость. Только там, под цветным пологом, было неестественно тихо и Фиен обливался холодным потом. Разве роженицы не должны кричать, стонать от боли? Почему она молчит? Почему не издала ни звука? Наконец-то ведьма вышла из шатра и сообщила Фиену, что у Шели родился сын. Она назвала его Габриэлем.
Спустя несколько месяцев за голову новорожденного назначили награду в десять миллионов дуций. Ни Фиен, ни Шели не знали, что Руаха Эш завещал все свое состояние тому сыну, у которого первым родится мальчик. И состояние, и трон должны были пеейти к Ашу автоматически после рождения ребенка мужского пола. Аш должен был стать королем Мендемая. Такого была воля самого Руаха. Только король погиб еще до того, как успел взойти на престол, значит Габриэль становился прямым наследником. Берит не мог потерпеть подобной конкуренции, он мгновенно издал указ об уничтожении семьи проклятого отцеубийцы. По следам беглецов отправилась целая армия, а с севера наступал Балмест, который больше не соблюдал временное перемирие и шел открытой войной на Мендемай. Эльфа не волновало кто и на чьей стороне, он выжигал все живое, кромсал демонов на части, разрушал любую деревню, через которую проходило его войско. Они вылезли из нор, ушастые твари, и усложнили мятежникам жизнь. Теперь приходилось скрываться не только от лазутчиков армии Берита, но и от эльфов, которые могли обрушиться в любую минуту на лагерь или обоз. Огромная сумма, назначенная за ребенка Шели означала, что теперь все те, кто могли быть союзниками восставших могут стать врагами и предателями. Кто угодно мог соблазниться на ящики золота, даже один из них. Берит обещал неприкосновенность любому из мятежников, готовому сдать местонахождение сына байстрюка.
Решение пришло само собой. Тогда оно казалось Фиену правильным. Единственной возможностью спасти детей Шели и избежать бунта солдат, которые понимали, что они гонимы и преследуемы лишь по одной причине — Бериту нужен этот ребенок и пока он не будет уничтожен мятежников будут преследовать. От вечной дороги и потерь устали все. У их армии не было времени окрепнуть, набраться сил, сплотиться, увеличить численность. Каждый привал заканчивался поспешным бегством. Деньги, собранные за это время набегами и грабежами — кончились и Фиен чувствовал, как нагнетается обстановка. Как скоро грянет бунт? Как скоро они разделятся на два лагеря, один из который потребует выдать детей Бериту, а второй до конца будет фанатично предан сыну своего погибшего Повелителя? И Фиен принял решение…Они двинулись к границе с Асфентусом. Инкуб убедил Шели отдать малышей Мелиссе и переправить смертную в ее мир. Туда, где их никогда не станут искать. Туда где по законам бессмертных не место ни одной твари из Мендемая. Он, Фиен, заставил Шели, обезумевшую от страха за жизнь детей, согласиться. Это была его ошибка. Лучше бы они прятались и скрывались здесь, лучше бы он к такой-то матери был свергнут своими собратьями, чем испытывать это дикое чувство вины и понимать, что это он, Фиен, убил Серебрянку. Он превратил ее в живой труп. В оболочку, лишенную жизни.
Мелисса ушла с детьми через границу, а спустя месяц, когда по просьбе изнывающей от тоски матери, он послал гонца в Асентус чтобы разузнать о детях ему принесли страшную весть — всю семью смертной убили. Всех до единого вырезали, как скот. Гонец принес доказательства. Мылышей расчленили, а родителей распяли и обезглавили. Самое страшное, что Фиен, не зная, какого рода новость может принести лазутчик, принял его при Шели. Она слышала все. Каждую деталь смерти своих малышей. В тот момент она не издала ни звука…Фиен даже было подумал, что она справится, что она сильная и переживет и эту потерю. Но он ошибался. До встречи с Шели инкуб вообще не знал, что такое чувства, что такое любовь…не знал, что такое терять. Что такое отчаяние и боль. Нет не физическая, а моральная. Та, которая лишает разума. Ночью Шели исчезла. Он искал ее почти до рассвета и успел вовремя. Несчастная подожгла себя на одной из вершин Аргона и горела живьем, когда инкуб вытащил ее из костра. Это было самое жуткое зрелище из всех что он видел за свое бессмертие.
