– Как получится, – честно сказал Глеб. – Если тележка еще бегает, а цена подходящая, то почему бы и не купить? Мне как раз требуется что-то похожее.
Мужчина за рулем заметно оживился.
– Машина – зверь, – сказал он. – На ней еще ездить и ездить. А цена…
– Да, – сказал Глеб, – что там у нас с ценой?
– Шестьсот.., пятьсот долларов, – поспешно поправился водитель.
– Дешево, – сказал Глеб. – Слишком дешево для машины, которая не разваливается на ходу.
– Деньги нужны до зарезу, – признался хозяин “нивы”. – Пятьсот баксов – капля в море, но все-таки лучше, чем ничего.
– Долги? – с деланным сочувствием спросил Глеб. Финансовые проблемы усача его не волновали.
– Можно сказать и так, – кивнул мужчина. – Понимаешь, парень, сына у меня за Терек увели. Выкуп требуют. Сто тысяч. А где их взять, эти тысячи?
Глеб покачал головой.
– Извини, друг, – сказал он. – Это в корне меняет дело. Только таким макаром ты сто тысяч не наберешь.
– Сам знаю, что не наберу, – безнадежно откликнулся усач. – Одна надежда на армию. Может, отобьют.
– Может быть, – сказал Глеб. – Очень может быть. В конце концов они сошлись на тысяче долларов, потому что Глебу показалось, что усач не врет. Сделку оформили совсем просто: Слепой передал хозяину деньги, получив взамен ключи от машины. Он знал, что старенькая “нива” не прослужит ему долго, и не стал забивать голову всякой чепухой наподобие документов и регистрации. Ему нужны были колеса, и он их получил.
Выехав за город, он загнал машину в укромное место и переоделся в военную форму. Это было довольно рискованно, но гробы с фальшивыми долларами поступали в Москву по официальным каналам Министерства обороны, и начинать следовало именно с этих каналов. Генерал Малахов сообщил Глебу, где базируется часть, в которой служил младший сержант Садриев – тот самый солдатик, в могиле которого были похоронены три миллиона фальшивых денег.
Тяжелый длинноствольный кольт ни в какую не влезал в стандартную кобуру, рассчитанную на “Макарова”, и Глеб засунул его за отворот бушлата, оставив расстегнутыми две верхние пуговицы. В приобретенном на том же базаре планшете лежала подробная карта местности, привезенная из Москвы, и Глеб расстелил ее на руле, прикидывая маршрут. На всех дорогах, насколько ему было известно, стояли блокпосты, а времени на то, чтобы искать проводника, у него уже не оставалось. Кроме того, он подозревал, что здесь вряд ли отыщется проводник, способный провести по горным тропам автомобиль.
Он решил попытаться сделать это самостоятельно. На самый крайний случай у него оставалось его удостоверение – с этой корочкой можно было рассчитывать прорваться через какой-нибудь не слишком оживленный блокпост на территорию, где велись военные действия, Глеб сложил карту, засунул ее в планшет и тронул машину с места, направляясь в сторону Моздока.
К утру он вышел на потрескавшийся, испещренный глубокими выбоинами асфальт шоссе немного северо-западнее Моздока. Машины при нем не было. “Нива” осталась там, где он ее бросил, – на песчаной отмели, клином вдававшейся в русло одного из притоков Куры. Эта отмель выглядела как радушное приглашение пересечь реку вброд, но когда автомобиль на первой скорости вкатился на казавшийся твердым и слежавшимся желтый песок, он предательски раздался в стороны, засасывая бешено вращающиеся колеса. Когда машина окончательно опустилась на брюхо, прочно засев в предательском песчаном киселе, Глеб прекратил бесполезное сопротивление, выбрался из кабины и зашагал вперед, ориентируясь по звездам, которые в эту ночь, к счастью, не были закрыты облаками. Он шел, досадуя на то, что впустую теряет время, и едва не наскочил на пост, который блокировал тропу. Далеко обойдя сложенное из валунов и укрепленное мешками с песком укрытие, затянутое поверху маскировочной сетью, он двинулся дальше, время от времени запуская руку за пазуху, чтобы проверить, на месте ли пистолет.
Ему было о чем подумать в дороге. Ведя машину по пришедшим в окончательный упадок горным серпантинам, он крутил радио и дважды прослушал сообщение о том, что минувшей ночью где-то под Воронежем взорвался в воздухе и упал на колхозное поле военно-гранспортный самолет. Радиокомментатор осторожно намекал на вероятность диверсии и утверждал, что количество погибших уточняется, самолет, по его словам, направлялся в Чечню, и Глеб порадовался тому, что при нем нет сигарет: желание закурить вопреки собственным правилам в этот момент достигло небывалой остроты. Он представил себе, как Малахов звонит Ирине, и пробормотал короткое ругательство. Ирина, конечно, будет убита горем, но что-то подсказывало Глебу, что она не перестанет надеяться и ждать до тех пор, пока собственными глазами не увидит его тело. Не чьи-то обгорелые кости и фрагменты черепной коробки, а именно тело, которое можно опознать. Ничего подобного ей, конечно, не покажут, просто не смогут показать, но если тот, кто взорвал самолет, метил в Слепого, он должен успокоиться. Неужели все-таки случилась утечка информации? Или все это – ужасное совпадение? В совпадения Глеб верил, но не до такой степени. Более вероятным ему казалось то, что некто весьма осведомленный и решительный, узнав о потенциальной угрозе своему налаженному бизнесу, решил перестраховаться и раздавить опасность в зародыше. Это наводило на очень неприятные размышления: получалось, что кто-то, занимающий очень высокий пост либо в ФСБ, либо в самом Кремле, работал на чеченцев. Кто-то, могущественный настолько, что был осведомлен о планах первого лица государства и имел возможность препятствовать выполнению этих планов. Кто-то очень крупный и заинтересованный в том, чтобы бандитская Ичкерия продолжала существовать под боком у Москвы как плацдарм для международного терроризма и торговли наркотиками. Кто-то, кому очень хорошо заплатили.
Эти мысли вертелись у Глеба в голове всю дорогу, и ему приходилось уговаривать себя не делать глупостей. Все-таки источник заразы был где-то здесь, в этих горах, уже полтора столетия собиравших с российской армии богатую дань убитыми и искалеченными. Где-то здесь, тяжело ухая, днем и ночью работал печатный станок, десятками выбрасывая из своей железной утробы фальшивые деньги. Купленный на эти деньги московский чиновник мог подождать. Уничтожать его сейчас было бесполезно: купили одного – купят и другого. Уж что-что, а продаваться российские чиновники умеют легко и сладострастно, и равных им в этом умении надо еще поискать.
Глеб продвигался вперед волчьей рысью – сто шагов шагом, сто шагов бегом, – рискуя сломать себе шею на темных горных тропах. Где-то очень далеко стреляли из пулемета, взахлеб строчили автоматы. Не будь горный воздух таким чистым, Глеб ни за что не услышал бы звуков этой отдаленной перестрелки. Потом в той стороне, но уже гораздо ближе, один за другим глухо ахнули два взрыва, а примерно через полчаса Глеб увидел на восточном краю горизонта розоватое зарево, которое можно было принять за рассвет, если бы не дым. Здесь, на малой высоте, воздух был холодным и свежим, и Глеб дышал полной грудью.
Уже перед самым рассветом, когда небо на востоке действительно начало наливаться жемчужно-серым сиянием, в ноздри Слепому ударил незабываемый и отвратительный запах гари. Это была не печная копоть, не дым костра и даже не то, чем пахнет на пепелище. В этом запахе смешались воедино кисловатый дух раскаленного металла, резкая вонь горелой резины и краски, удушливый дым тлеющих тряпок, тяжелый аромат пролитой солярки и отвратительный, вызывающий тошноту сладковатый запах подгоревшего мяса. За поворотом тропы обнаружился горелый, тяжело завалившийся на бок бронетранспортер, из открытых настежь люков которого все еще поднимался ленивый дымок, казавшийся в предутреннем полумраке совсем белым. Глеб дотронулся ладонью до закопченной брони. Железо было теплым, словно машина пару часов простояла на ласковом апрельском солнце. Чуть дальше на обочине валялись останки развороченного прямым попаданием из гранатомета командирского УАЗика. Глеб наклонился, вглядываясь в дорогу, и увидел у себя под ногами россыпь стреляных гильз. На минуту ему даже показалось, что он не успел совсем чуть-чуть и что перестрелка, которую он слышал совсем недавно, происходила гораздо ближе, чем ему показалось, а именно здесь, на этом самом месте. Впрочем, это была ерунда: колонны передвигаются днем, а в этих машинах уже сгорело все, что могло гореть, и даже железо почти успело остыть. Нет, бой происходил гораздо раньше. Просто здесь были такие места. “Надо привыкать”, – сказал себе Глеб и двинулся дальше, борясь со странным ощущением сдвига во времени. Ему казалось, что он помолодел почти на двадцать лет и что вокруг него не отроги Кавказского хребта, а предгорья Гиндукуша.
