– Кому они служат? – спросил араб, переставая наконец теребить свой автомат и засовывая озябшие ладони в карманы утепленной камуфляжной куртки с меховым воротником. – Кто отдает им приказы? Шамиль? Хаттаб? Кто?
– Судья, – ответил проводник. – Им отдает приказы Судья.
– Никогда не слышал о таком, – сказал араб. – Кто он?
– Он Судья.
Араб грозно свел брови к переносице, и проводник поспешно пояснил:
– Он действительно был судьей в шариатском суде целых два года. Все привыкли, так и называют – Судья.
– Шариатский суд? – переспросил араб. – Тогда в чем же дело? Это наш человек. Он не может отказать в приюте и пище воинам ислама.
– Судья может, – заверил его проводник. – Он забыл ислам и стал обыкновенным разбойником. Он собственноручно застрелил муфтия и сделал муфтием одного из своих бойцов.
– Гм, – сказал араб. – А что же люди?
– Сначала люди боялись, а потом привыкли. Сейчас слово Кривого Ибрагима для них то же самое, что слово Аллаха. А все слова в уста Кривого Ибрагима вкладывает Судья.
– Это какой-то шайтан, – озабоченно сказал араб. – Хорошо, веди нас к реке. У нас нет времени на то, чтобы вразумлять отступников. Хаттаб ждет нас уже три дня. Кстати, это большой крюк?
– Это как раз по дороге, – обрадованно ответил проводник. Перспектива принять участие в перестрелке с бешеными псами Судьи его ничуть не прельщала.
Араб обернулся к своим людям, две трети которых ни слова не понимали по-русски, и отдал короткую команду. Недовольно бормоча и вздыхая, наемники принялись навьючиваться своей поклажей. Один из эфиопов, кряхтя от натуги, взвалил на плечи продолговатый цинковый ящик и продел руки в приделанные к нему брезентовые лямки.
– Эти патроны такие тяжелые, – пожаловался он по-арабски своему соплеменнику.
– Ничего, – сверкнув зубами, ответил тот, – зато, когда доберемся до места, Хаттаб сделает тебя своим любимым верблюдом и разрешит объесть все кусты вокруг лагеря.
– Если их уже не объели другие верблюды Хаттаба, – проворчал первый эфиоп, поудобнее пристраивая на спине тяжелый ящик.
– Веди, – сказал командир отряда проводнику.
Тот еще раз огляделся, задумчиво вычесывая пятерней застрявший в бороде мусор, решительно повернулся лицом к востоку и шагнул вперед.
Шагнуть во второй раз он не успел. Многократно отразившись от каменных стен, над ущельем прокатился одинокий винтовочный выстрел. Проводник покачнулся, балансируя на плоском камне, нелепо взмахнул руками, словно собираясь отвесить цирковой поклон, и боком упал на тропу. Глаза его были широко открыты, из-под бороды текла темная кровь.
Эхо первого выстрела еще металось над ущельем, постепенно слабея и затихая вдали, когда по отряду со всех сторон ударили из автоматов. Воздух мгновенно наполнился грохотом выстрелов, визгом рикошетов и сухим треском крошащегося под ударами пуль камня. Острые каменные осколки фонтанами разлетались в стороны, раня, как шрапнель, повсюду на склонах бились бледные вспышки выстрелов и поднимались кверху прозрачные дымки. Угодивший под кинжальный огонь отряд был уничтожен в течение нескольких быстротечных минут. Нападавшие били на выбор, прячась в надежных укрытиях, не оставляя наемникам ни малейшего шанса.
Эфиоп, нагруженный патронным ящиком, сразу же был ранен в ногу. Пуля ударила его в голень, он упал, как сбитая кегля, и тяжеленный цинк с патронами для автомата Калашникова, обрушившись на него сверху, переломил ему шею, как сухую ветку. Эфиоп умер мгновенно, и на его неестественно вывернутом вверх и в сторону лице застыла гримаса мучительной боли пополам с недоумением.
Его товарищ успел разрядить свой гранатомет по большому обломку скалы, рядом с которым увидел короткие злые вспышки выстрелов. Отшвырнув ставшую бесполезной трубу гранатомета, он сорвал с плеча автомат и, припав на одно колено, дал несколько очередей, прежде чем ответная очередь из укрытия прошила ему живот, перебила ключицу и разнесла череп.
Худощавый и темнолицый уроженец Пенджаба в грязной синей чалме змеей скользнул за камень, в последний момент почувствовав сильный безболезненный удар, от которого разом онемели кисти сжимавших автомат рук. Присев за обломком скалы, он потянул затвор, но тот заклинился намертво. Бросив взгляд на автомат, пенджабец сразу понял, в чем дело: на казенной части “Калашникова” красовалась, поблескивая обнажившимся железом, оставленная пулей вмятина. Изрыгая неслышные в грохоте боя проклятия, пенджабец выпустил автомат из рук и сорвал с перевязи, которая наискосок пересекала его узкую грудь, одну из висевших там “лимонок”. В определенных кругах он широко прославился своим непревзойденным умением метать ручные гранаты, и всегда имел при себе не меньше десятка этих начиненных смертью стальных ананасов, увешиваясь ими, как новогодняя елка шарами.
Рывок освободил чеку, которая осталась болтаться на перевязи, как диковинная стальная серьга. Выглянув из-за камня, пенджабец наметил цель, выпрямился во весь рост и медленно отвел руку для броска, одновременно отпустив прижатый пальцами рычаг взрывателя. Запал сработал с коротким щелчком. Пенджабец задержал гранату в руке ровно на две секунды, чтобы, будучи брошенной по высокой навесной траектории, она взорвалась в воздухе, и тут винтовочная пуля клюнула его в грудь. Пенджабец замер, пытаясь удержать равновесие, а вместе с ним и вытекавшую из простреленного тела жизнь. Он все еще стоял, когда “лимонка” взорвалась, ампутировав ему руку и заставив сдетонировать остальные висевшие на перевязи гранаты. В одно мгновение пенджабец превратился в грязно-серое облако дыма, которое, медленно рассеиваясь, поползло по склону ущелья.
Командир отряда, ветеран полутора десятков региональных конфликтов, никогда не знавший покоя и отдыха бесстрашный воин ислама по имени Али Аль-Фаттах, биография которого была навеки записана у него на теле извилистыми иероглифами страшных шрамов, понял все в тот самый миг, когда прозвучал первый выстрел, унесший жизнь проводника. Он не впервые попадал в засаду, и множество раз сам сидел в надежном укрытии, поливая свинцом мечущихся внутри захлопнувшейся ловушки врагов, так что исход боя не вызывал у него ни малейших сомнений. Хаттаб будет напрасно ждать подкрепления, которое состояло из людей, чьи имена были известны по всему Ближнему Востоку. Мастера внезапных захватов, художники, писавшие свои шедевры с помощью кривых ножей и пластиковой взрывчатки, профессиональные солдаты, для которых джихад давно стал единственной возможной формой существования, гибли один за другим, как жуки в банке с хлороформом. Автоматная пуля ударила Аль-Фаттаха в прикрытую израильским бронежилетом грудь, и он упал на камни, выпустив автомат и задрав к небу пыльный клин бороды.
Это была дешевая уловка, старая, как мир, и совершенно бесполезная в данной ситуации. Если бы была надежда, что кто-то подоспеет на помощь и прогонит тех, кто сидел в засаде, это могло бы сработать. Но ждать помощи было неоткуда. Закончив хладнокровный расстрел, люди Судьи спустятся в ущелье и пройдут его из конца в конец, добивая раненых. Через десять минут здесь не останется ни одной головы, в которую не всадили бы пулю, и голова Али Аль-Фаттаха не будет исключением из общего правила. Араб незаметно снял с пояса гранату, вынул из нее чеку и, зажав гранату в кулаке, обратился мыслями к Аллаху.
