— Что вы? Забыли, кто ваш предводитель? Забыли, кому подчиняетесь и кто я такой?
Он двинулся на Тиберия и тот отступил на шаг назад, сильнее сжимая рукоять меча.
— Нет, Аш, не забыли, они считают тебя мертвым. Все эти годы она вела нас. Они могут стать на ее сторону. Тогда армия поделится на два лагеря. Ты знаешь, чем это может грозить.
— Не поделится. Оставь это мне. Она должна открыть ворота, а дальше дьявол нам в помощь. И ты помнишь уговор — обо мне молчать до последнего. Я сам себя воскрешу. Среди вас есть предатель и мне пока неизвестно, кто он, так же, как и тебе.
— Аш! Мать твою, я до сих пор не верю, что ты жив.
— Жив. Живее не бывает, — хищный оскал и ряд белоснежных клыков в темноте, Тиберий вздрогнул. — Последний рывок и мы уничтожим всех одним махом. Что с Нижемаем? Кто там остался?
— Лам с тысячным отрядом и много смертных. Но Лам фанатично предан тебе, Аш, он не пойдет против тебя. Это молодняк на ее стороне, но все сражаются и умирают с твоим именем на губах. Она возвела это в культ.
— Лживая сучка прекрасно знает, как нужно манипулировать. Тем лучше, облегчит мне задачу. Все. Давай. Времени мало. Иди к своим. Больше встреч не будет. Теперь только в Огнемае.
Аш вдруг резко схватил собеседника за шиворот и дернул к себе:
— Хоть одно неверное движение, и ты сдохнешь, понял меня? Надеюсь, ты не забыл, как рискованно переходить мне дорогу, Тиб?
— Я никогда не предавал тебя, Аш.
— Ты предупрежден. Почувствую подвох — заморю всех голодом и подожгу Огнемай. Мои планы могут быстро измениться.
— Я присягнул тебе в верности почти тысячу лет назад, разве за эти годы я не доказал свою преданность?
Пальцы Аша разжались, и он надвинул капюшон ниже на лицо.
— Последнее время многое изменилось. Все. Давай. Встретимся в Огнемае.
* * *
Он шел по её следам от самого Нижемая. В одиночку. Выслеживал и вынюхивал с тщательностью хищника, который на первом этапе только изучает местоположение добычи и ее повадки, чтобы напасть в самый неожиданный момент. До последнего сомневался, что она решится на этот шаг — атаковать Иофамон, как говорил ему Тиберий, но Аш ошибся вдвойне. Шели оказалась намного умнее, чем он думал. Заключила мир с Миеной. Очень хитрый шаг, очень осмотрительный. Он во многом недооценивал ее, точнее, никогда не смотрел на свою женщину с позиции стратега и воина. Аш вообще был слепым идиотом, который позволил себя изменить. Да и не только себя. С ее появлением все начали меняться. Какая-то хрупкая смертная, по сути, никто, былинка, вывернула Мендемай наизнанку. Вывернула восприятие демонов, принципы, ценности. Все стало другим. Но если раньше Аш восхищался этим, поражался её великодушию, доброте, свету, который она излучала, делая из свирепых равнодушных демонов сплоченный отряд мятежников за свободу и иные законы, то сейчас он с отчаянием понимал, что все это было сделано ради амбиций. Проклятая сучка заставила его начать чувствовать, перевернула ему мозги на сто восемьдесят градусов. Тысячелетиями в Мендемае ничего не менялось. Смертная не пробыла с ними и десятилетия, а такое впечатление, что апокалипсис уже начался, и именно с ее подачи.
С какой маниакальной упорностью она шла к победе за победой. Шели многому научилась, когда они были вместе, и он даже гордился ею в какой-то мере, а с другой стороны, Аш ожидал своего часа, когда загонит смертную в ловушку и раздерет на части. На мелкие полоски рваной плоти, расшвыряет по Мендемаю и будет извращенно наблюдать, как гниют ее останки. Ее и проклятого инкуба. Только вначале она будет валяться у него в ногах и харкать собственной кровью. Больше всего ему хотелось снова поставить ее на колени. #286594757 / 13-сен-2015 Туда, к его ногам, к носкам его сапог, где ей самое место.
Они оба заплатят высокую цену за свое предательство. Потому что он сам сдох, он сам уже давно разлагался, вонял падалью и смертью на километры. Они изрезали его на ошметки еще пять лет назад, когда Аш смог наконец-то вернуться домой и понял, что его не ждут. Никто, будь они прокляты, не ждет. Все предатели. Все до единого. Все те, кого он считал своей армией, своими фанатичными воинами. Одни предали его в постели, а другие тем, что не растерзали обоих за это предательство и склонили голову перед этой шлюхой, которая раздвинула ноги, едва он не вернулся домой. Тварь даже не переждала время траура ни по нему, ни по их детям, а трахалась с инкубом и завоевывала ЕГО, Аша, земли. С его именем на устах, с его знаменем. Выбрала верную тактику.
Она оказалась просто амбициозной и продажной сукой, которая так ловко обвела его вокруг пальца, да и не только его, а многотысячную армию демонов. В ее маленькой, серебристой головке, которую она склоняла к нему на плечо по ночам после жарких часов любви, после стонов и криков, которые дарила ему и которые он вырывал из нее силой, сатанея от страсти, зрел свой собственный план по завоеванию власти. Он обнажил перед ней спину, потому что доверял. Впервые за всю свою гребаную вечность, он кому-то доверился. Между лопатками до сих пор торчат ножи, которые она вогнала в него по самую рукоять. Он насквозь прошит этими лезвиями лжи и лицемерия.
Как же он верил ей, любил её. Безумно, до дрожи, до озверения и бешенной ревности, до неестественной кровоточащей в мозгах нежности.
Только от звука её имени у него напрягался каждый нерв на теле. Он мог сдохнуть за нее без сожаления, а её улыбка согревала его изнутри. В голубых глазах плескался его мир. Новый. Особенный. Она — как символ перемен, как свежий воздух в серном смраде Ада. Дьявол, все оказалось маскарадом. Мендемай меняет всех, даже падших ангелов превращает в химер.
Сейчас Аш хотел только одного — заставить ее приползти к нему на коленях и посмотреть этой твари в глаза, когда она его узнает, а потом мучительно долго, заставлять ее жалеть о каждом дне ее жизни. Никчемной, бесполезной жизни ЕГО рабыни, которая слишком высоко поднялась и которую он опустит так низко, что она пропитается грязью и собственной кровью. Она будет нести ответ за все. И особенно за то, что не уберегла их детей. За то, что избавилась от них, чтобы не мешали предаваться похоти с любовником.
Дети. Когда думал о них — внутри все наполнялось дикой болью, агонией, казалось, его кости крошатся, а мясо отстает от них, как у зверя, которого поджаривают на вертеле. Он никогда не думал, что способен ТАК любить. И эта любовь не могла сравниться ни с чем. Это было так же естественно, как дышать. Смотреть на малышей, видеть в них себя и захлебываться идиотским восторгом, что это его дети, часть его самого. Вечность можно потрогать и коснуться губами, вдыхая запах свежести и молока. Замирать, когда маленькие пальчики касались его лица, видеть абсолютную любовь в сиреневых глазах дочери, обожание, бескорыстное, нежное, хрупкое.
Он мог за них убивать и умирать сотни раз, он понял, что значит полное обесценивание собственной жизни ради кого-то другого, значение вселенской нежности и отчаянной привязанности. Когда узнал об их смерти — хрипел и ползал по каменному полу, орал до хрипоты, до крови из глотки и плакал. Да, бл**ь, он плакал впервые за свою вечность, он рыдал. Он проклинал себя и ее, но больше себя. Его детей резали, как скот, а он в это время валялся растением в замке Балместа. Не уберег. Не смог защитить. Полное бессилие перед чьей-то жестокостью и прежде всего перед ЕЕ равнодушием к ЕГО детям. Он мог бы простить ей многое, пусть даже не простить, но закрыть глаза, возможно, даже оставить ее в покое. Но он никогда не простит ей смерти детей! Никогда, будь она проклята. Трижды проклята!
