Мы заключили сделку, и я провел с ними несколько лет, пока атхал не решил, что обращенный гайлар готов начать нашу общую войну самостоятельно, принял свою сущность и перестал ее бояться. Я превратился в чудовище, упивающееся своей силой и уродством. Мне стало нравиться вселять ужас и питаться страхом. Власть извращает любой разум, даже самый невинный, а мой уже давно мутировал. Я был голоден. Слишком голоден на все то, что у меня забрал велеар. И я пришел отнимать все это силой, отрывать с мясом. Своё. Од Первый мне слишком много задолжал, и я возьму с процентами.
Больше я не жрал своих врагов. Я их коллекционировал и ждал, когда подберусь достаточно близко, как зверь, к самому главному из них и отомщу, уже как человек, со всей изощренностью больного психопата.
А потом я снова смеялся и плакал. Рыдал, как ребенок, который проснулся после сказочного сна в диком кошмаре, в котором самым страшным монстром оказался он сам.
Нищим, изгнанным монстром без имени и без роду. Человек без прошлого и без лица. От меня шарахались даже бездомные псины, в ужасе поджав хвосты. Но судьба — хитрая, трусливая сука, отобрав всё, она пытается восстановить баланс, подсунуть тебе что-то другое. Взамен на утраченное. На, ублюдок, утешься, не ной! Эдакая дьявольская сделка. Я получил больше, чем имел, но потерял душу. Внутри меня зияла черная дыра, персональная бездна, воронка, которая постепенно засасывала в себя все то человеческое, что оставалось во мне из прошлого. И я перевоплощался, менялся… в кого? Я и сам не знаю. Я не знаю того человека, который резал, колол и убивал, уже не на войне, а в мирное время, у себя, в тылу, среди своих, я сеял смерть на тысячи акров обледенелой земли, захватывая территорию. Да, свою собственную. Я готов был убить за нее каждого, кто становился у меня на пути. Я не знал этого убийцу, который продолжал проливать кровь рекой за куски металла, за красный металл. Опять за проклятый красный. Презренный металл…презренный цвет, опостылевший до рези в глазах.
Иногда я смотрел на свои руки и видел их по локоть в крови, а мне было мало. Недостаточно. Здесь, в этой глуши, куда никто не смел сунуться, я построил себе новую жизнь. Среди отморозков и отребья, которые пошли за мной, потому что я пообещал им свободу и потому что боялись меня. Они пошли за сильнейшим.
От ядовитой горечи одиночества и подтачивающей изнутри ненависти не спасало ничего. Ни спиртное, ни женщины, ни власть. Но все же какой это сильный стимул не развалиться на куски и не сгнить заживо! Впрочем, и себя я ненавидел не меньше. Но с этим справлялся намного лучше, чем с воспоминаниями. Я ждал. Терпеливо. Собирая себя по осколкам, учился жить заново, как когда-то ходить, снова разговаривать, есть самостоятельно. Первое время беспробудно пил, только так мог уснуть, а точнее, вырубиться хотя бы на несколько часов. Без спиртного я не спал сутками.
Потому что эта тварь снилась мне ночь за ночью. На своем белом коне. В моем замке, на моих землях. Как навязчивый бред, как дикое безумие. Я бежал от него, а он настигал меня везде, едва солнце пряталось за горизонтом. Проклятое солнце, оно напоминало мне о ней, как и монеты в моих обожжённых ладонях. Я не чувствовал их вес, мои пальцы утратили чувствительность, и ни один мадар* не мог ее вернуть, а ко мне привозили самых лучших. Шарлатаны. Жалкие и бездарные. Все сгорели на костре. Чудес не бывает. Мне перерезали сухожилия на запястьях и раздробили ноги в ту самую ночь, когда Од Первый праздновал свою победу над Валласом.
Чувствительность возвращалась только в ночи Черной луны. Так я называл полнолуния, когда мой зверь вырывался наружу и я чувствовал всеее. В тысячу раз сильнее, чем человек, острее, вкуснее.
Да, мне, мать его, все же повезло! Я стал меидом. Воином-смертником, принесшим присягу на верность Оду Первому.
Первый шаг в кровавом танце с венценосной семейкой. Инквизитор, истребляющий нечисть в землях Лассара и Валласа. Тот, кому Од доверил охранять свои земли от приспешников Саанана. От мадаров, гайларов и других порождений зла. Только где она грань между добром и злом? Люди называли Саананом меня самого и осеняли себя звездой, когда я проходил мимо их домов. Они брызгали святую воду в каждом углу своих покосившихся изб и истово молились, когда выходил за порог. Я быстро нашел единомышленников. Они все примкнули ко мне в дикой жажде уничтожить своего велеара. Так было испокон веков. Есть правитель, есть и те, кто хотят его свергнуть. Нужно только найти и дать то, чего они жаждут.
Умный вожак знает, чем сплотить вокруг себя стаю преданных псов — бросить им кусок мяса, хлеба да дамаса побольше, и они преданы тебе навек после долгих лет голода. И мы начали сеять смерть.
Красное золото. Я загребал его лопатой в полном смысле этого слова. Я и мои люди грабили каждое селение, в которое попадали, убивая всех господ, которые в нем находились. Всю знать и проклятых астрелей. Мы очищали мои земли от гнета Ода Первого и отдавали половину добычи простому народу. Теперь уже на меня молились. Как мелочна человеческая душонка. Истинная вера воспета только в манускриптах и пафосной пропаганде, на самом деле человек готов предать кого и что угодно за кусок хлеба, за жизнь своих близких. И они предавали ради тех благ, что я не только обещал, но и давал им с лихвой. Тогда как их господа болтались вдоль занесенной снегом дороги на деревьях, с набитым соломой ртом и смердели за версту, раскачиваясь от ветра, облепленные вороньем, которое тоже урвало кусок своей трапезы. Саанан накормил всех.
Миром правит похоть, власть и деньги. Всё. На этом жирная точка. И тот, кто думает иначе, может однажды найти себя полусгнившим в монастырской келье, а затем либо неистово замаливать грехи, либо омертветь окончательно. Время всё расставит по местам, а если подсобить ему увесистыми мешками драгметалла, то эти самые места будут там, где угодно мне и когда угодно мне.
Время прогнется подо мной, как портовая шлюха, оттопырив тощий зад, и я буду иметь его раком до тех самых пор, пока не придет мой час. Долгие месяцы, когда я не мог говорить и мочился под себя, как старик или младенец, научили меня терпеливо и выносливо ждать.
А потом судьба все же повернулась ко мне лицом, извечно скрытым от меня под фальшивой личиной, чтобы оскалиться в победном хохоте. Я слышу ее надтреснутый, истерический смех и понимаю, что мы смеемся вместе. Мой голос разносится по пустому дому и звенит под потолком, как колокольный звон по усопшему. Она и я победили. Какой ценой? Какая к черту разница? Победителей не судят — их награждают медалями. Из красного, мать его, золота.
«Ожидайте дня через три, идут лесом. Их ведет наш человек — Саяр. Другой отряд загоняет велеарию прямо в ваши угодья. Шанса, что они свернут нет. Наша часть сделки выполнена.
Ваш вечный должник».
Я встал с кресла и, прихрамывая, прошел к камину. Старые раны ныли от пронизывающего холода. Наклонился и помешал угли, искры огня взметнулись к потолку. Красно-оранжевые…яркие, как её волосы. Жидкое, расплавленное красное золото. Сколько раз я мысленно касался его кончиками пальцев гладил, перебирал, а потом впивался в них пятерней и выдирал до мяса. Те самые волосы, на которых помешался с первого взгляда…
