ГЛАВА 9. МЯТЕЖНИКИ
Дозорный снова осмотрел местность вокруг цитадели — кромешная тьма и густой туман, окутывающий подножие башни, ухудшал видимость. Ни души. В Эссаре нигде не светятся окна. Полная луна словно плывет лучами по густой дымке, но не пробивает ее и до земли не достает. Как по вате скользит. Жутко и красиво одновременно. Кое-где туман слегка рассеивался, и Дуно видел воинов, сидящих у стены. Спят, небось. Засранцы ленивые. Их бы в дозор. Но нет. Велеарское войско. Воины, мать их. А дозорные цитадели — это так, как псы, умеющие взбираться на башни и лаять, если кого чужого заметили.
Он прошелся вдоль зубьев по кругу несколько раз, прислушался к ночным звукам и треску льда с Туманных вод. Как всегда, тихо. Вчера в цитадель пригнали партию рабов для отправки в Даместал и охрану цитадели усилили. Уже с десяток лет Дуно цитадель стережет, никогда и никто не рисковал нападать. Да и кому надо связываться с армией Ода Первого?
Дуно видел, как около сотни несчастных загнали за железные ворота подвала, некоторые падали замертво прямо во дворе цитадели. В большинстве своем женщины и совсем юные девочки. Некоторые из них, наверняка, родились уже в рабстве. Когда-то давно Дуно ездил в Валлас, когда тот еще принадлежал велеару Даалу, на рынок. Привозил оттуда разноцветные ткани, платки, расшитые камнями. Тогда эти люди были равные ему, а потом все перевернулось, и они стали отребьем, рабами, годными лишь для продажи и пыток. Дуно так и не понял, почему, но со временем все привыкли, что валласары низшая раса, продавшая душу Саанану, годная лишь для черной работы, даже после прохождения обряда очищения и принятия иной веры.
Дозорный поправил кожаный пояс, сплюнул, глядя вниз, и вернулся к напарнику по дежурству. Тот развел небольшой костер и грел замерзшие пальцы над языками пламени. Молодой, пугливый. Неоперившийся еще. Старшему сыну Дуно было бы сейчас столько же.
— Все тихо. Напрасно только шум подняли. Паникеры.
— Ты слыхал, что произошло в Шафтане?
Дуно сел рядом с напарником и хлебнул из фляги вина.
— Мерзкое пойло, как ослиная моча. Они нам с Лассара всегда прокисшее шлют. Твари жадные. А что в Шафтане? Ну, мятежники. Кого сейчас удивишь мятежами? Зима, холод, налоги из-за войны повысили, скот уводят для армии, пшеницу мешками вывозят, мужчин призывают. Люди недовольны, вот и беспредельничают. Од наш думает, народ молча все проглотит. С народом нельзя так. Народ на трон возведет — народ с трона скинет и Иллина не побоится.
— Ты меньше о велеаре речи такие веди. Дозор велеарский как — никак, — Шант протянул руку за флягой. — В Шафтане вырезали всю деревню, Дуно. Всех. Те, кто выжили, говорили, что на них отряд чудовищ напал в волчьих шкурах, а возглавлял этот отряд гайлар. Вначале человеком в деревню вошел. Высокий, как скала. Мышцы — о, какие! Жгутами вьются. Голыми руками воинов рвал на части, а как вышла луна из-за туч, обернулся чудищем и всех перегрыз, как котят. По земле кишки, да внутренности рассыпаны были, словно трава.
Дуно протянул сам руки к огню. В чудовищ он не верил никогда. Самые страшные чудовища — это люди, а еще страшнее те, кто ими управляют.
— Враки все. Брешут аки псы поганые. Надралась там стража, да шлюх шафранских трахала, а тут мятежники. Может, и в шкурах были они, как баорды. Да, и какая разница. Перерезали всех, и делов-то. Ты, Шант, поменьше басни слушай.
— Так и в Багоре так же было. Неужто все брешут, Дуно? Одинаково? Все?
— Сплетни разносятся так же быстро, как и дурная слава, обрастают мелкими деталями каждого рассказчика, и потом от правды не то, что крупицы, а соринки не остается.
— Твои слова, да пусть услышит наш могучий Иллин! Темпта! — сделал глоток из фляги и протянул Дуно.
— Темпта! — неохотно поддержал Дуно. В Иллина он особо не верил. Когда-то и молился, и молил…только глух оказался Иллин к мольбам его. Да, и как позволяет он так с существами живыми обходиться? Загонять как скот, продавать как вещи.
Дуно солдат, а не рабовладелец. Ему такое никогда не понять. Он родину привык защищать от врага, а не женщин и детей убивать. Потому и не пошел в свое время на Валлас, в дозорные подался. Захватчики никогда не станут победителями, так еще его дед говорил.
— Давай, поспим по очереди. До рассвета часа три осталось. Кто сюда сунется? Да, и псарня у самых ворот. Чуть что лай поднимут.
— Ты спи, а я пока на небо посмотрю. Луна полная. Ясно так. А внизу темень да туман проклятый. Моя Карла всегда говорила, если вместе смотреть на небо, то значит в этот момент ваши души обнимаются.
— Думаешь, она тоже смотрит на небо? Твоя Карла?
Дуно шумно воздух носом втянул и медленно выдохнул.
— Померла она, Шант. И она, и двое наших сыновей. Чума проклятая унесла всех троих. Я с похода вернулся, а от них уже одни кости остались. Лежат все трое на постели, под одеялом … словно меня дожидались и дождались наконец. Дом с телами сжег и вернулся обратно в отряд. Вот десять лет уже жду, когда смерть придет по мою душу и мы с ними встретимся. А она не приходит. Спи, давай. Пока я добрый, и сам не заснул.
Шант прикрылся меховым плащом с головой, устраиваясь поудобней. Снова стало тихо. Дуно и сам глаза закрыл. Редко к нему сон на дежурстве идет, а сегодня посмотрел на небо и появилось ощущение, что скоро увидит их: и Карлу, и сыновей своих. Задремал… а уже через секунду дернулся от того, что кто-то в бок толкнул.
— Ты слышал?
— Что?
— Словно собака заскулила.
— Чудится тебе. Может, рабы ноют.
— Вот снова. Как будто…как будто испугались чего.
Дуно прислушался, но ничего не услышал. У него было туго со слухом еще с ранения в голову в битве при Балладасе. Только не признавался никому — не то домой отправят за ненадобностью. А ему домой никак нельзя. Нет у него дома.
— Я отолью пойду, а ты спи. Взбудоражился рассказами этими. Поживи с мое, и никакие чудовища не страшны уже будут.
Пока горячей струей снег поливал, вниз смотрел. Воины все так же сидят. Не двигаются. И вокруг них тени какие-то. То ли от стены так легли, то ли… Саанан разберет, что там темнеет. Он камушек кинул вниз, и тот со стуком отскочил от стены, упал неподалеку от командора. Но никто из воинов не пошевелился. Что за…
Дуно штаны поправил и нахмурился, на колени встал, вглядываясь пристальней, пока не замер, чувствуя, как по спине ручьями холодный пот стекает. То не тени. То кровь ручьями расползлась и глотки у всех перерезаны. Вот и не двигаются — мертвые они все. Дуно хотел броситься к горну, но почувствовал, как в грудь что-то вонзилось, опустил глаза и увидел стрелу, торчащую ровно посередине, медленно повалился вперед, успев прохрипеть:
— Шант… уходи, малый, Уходиии!
Упал вниз, прямо между мёртвыми воинами и почувствовал, как кости затрещали, ломаясь, и в горле забулькало. Боль адская, а закричать не может, только видит все и слышит. Видит, как эти самые твари в волчьих шкурах ворота открывают, как врываются в цитадель, а воины их режут. Рубят мечами из красной стали. Головы, как кочаны, по снегу катятся. Видать, не знали, что в цитадели не просто охрана, а отряд целый. Неужто правда всё? И пришли рабов вызволять? Так полягут все.
