Как щелкнуло во мне что-то после того, как чуть на расправу не отдала. Она тогда при мне переодевалась, а я на ее тело худое смотрела, и от возбуждения скулы сводило и сосало под ложечкой, как от голода…а ещё и от жалости. Худая, хрупкая, истощенная. Голодала она, видать, долго. Одни кости под золотистой кожей торчат. Но и это красоту ее не портило. Пока она не знала, кто я, иногда при мне мылась, переодевалась, не понимала, с какой жаждой смотрю на нее и как все тело от похоти трясет при взгляде на грудь ее упругую с сосками темно розовыми и на живот плоский и ноги худые, но крепкие. После этих сцен я кого-то из женщин к себе приводила, и пока Лори не было в шатре, яростно трахала, растирая саму себя между ног и представляя, что это подо мной лассарская велиария воет и стонет. Потом, когда она поняла, кто я и насколько необычны мои предпочтения, переодеваться в мое отсутствие начала, а то и вовсе на улице. И по ночам не спала почти. Сидит и смотрит в мою сторону. Боится. Пожалуй, за это я ее ненавидела больше, чем за ее происхождение.
Но за пару недель откормила слегка, румянец на её щеках появился, кожа отливать золотом сильнее стала. Я смотрела на нее и пальцы в кулаки сжимала…Саанан бы ее побрал! Им имадан, как же я ее хотела. Не так, как своих шлюх. Иначе хотела. Сама не знаю, как. И мне это не нравилось.
Приносила ей свою порцию, смотрела, как ест с аппетитом, и радовалась. Вещи для нее потеплее нашла. Всё Бун правильно заметил. Заботилась я о ней. Влекло меня невероятно. Иногда, правда, хотелось взять кинжал и в сердце ей вогнать, чтоб не манила и не соблазняла. Чтоб в жизни моей все было просто, как и раньше.
Одернула полог шатра и вошла внутрь, чувствуя, как слегка шумит в мозгах. Бросила мешок со своей долей на пол и осмотрелась по сторонам.
Как всегда, моя пленница, едва меня услышав, юркнула на свою территорию.
Шарахалась вечно, как от прокаженной. Нет, она не была трусихой, но и на разговор не шла и ела всегда одна за своей шторкой, сидя на шкурах.
Когда я возвращалась, она предпочитала отсиживаться там, а я и не настаивала на общении. Довольно часто меня просто смаривало в сон, я даже раздеться не успевала.
Сбросила плащ и куртку, оставшись в одной рубахе, чуть пошатываясь, подошла к столу, разглядывая, что она там делала. Усмехнулась, увидев кружевные панталоны и нитку с иголкой. Да, наша деса - мастерица на все руки. Невольно провела пальцами по шелку и представила, как он смотрится на теле...Нет, не на моем. На ее теле. На ее золотистой коже. Сама я уже давно забыла, что такое нижнее белье с кружевами, да меня это и не интересовало.
Я посмотрела на залитый кровью рукав рубахи и поморщилась, пытаясь отодрать материю, которая прилипла к ране. Резко дернула и стянула рубаху через голову. По руке и по голой груди засочилась кровь. Я глянула на рану. Промыть бы и заштопать не мешало. Сама левой не справлюсь.
- Эй, ты там живая? Сюда иди. Хватит отсиживаться. Работа для тебя есть.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ. ДАЛИЯ И ЛОРИЭЛЬ
Я поморщилась, услышав ее голос. Тон, как всегда, повелительный, обращается не по имени, а намеренно уничижительно, словно стараясь лишний раз показать мне мое место пленницы. Изредка могла обратиться по статусу, но с такой издевкой, что хотелось впиться ногтями в ее усмехающееся, красивое лицо.
А, впрочем, я мысленно одёрнула себя, мне грех было жаловаться. Меня здесь никто не обижал, кормили, не нагружали тяжелой работой, а, главное, ни один из этих разбойников не смел приблизиться ко мне. Думаю, именно поэтому Далия и поселила меня в своём шатре. Жизнь научила быть благодарной даже за мельчайшие поступки, поэтому, когда я вышла к ней и увидела полуголую с зияющей насквозь раной, то от неожиданности всплеснула руками и пошла к ведру с холодной водой. Долго искала глазами чистые тряпки, и так и не найдя и не желая выходить из шатра, оторвала от подола своей ночной рубашки кусок ткани, подхватила иголку с ниткой и подошла к Далии.
- Мне нужно, чтобы вы сели.
Подождала, пока она сядет на стул, и стала осторожно протирать тряпкой кровь, думая о том, насколько странно для женщины иметь подобные раны.
Отец всегда говорил, что Иллин создал женщин для услады мужских очей, что удел женщины лишь радовать своего мужа и смиренно ждать его дома, устраивая семейный очаг, пока он сражается с врагом. Он любил слушать баллады о храбрых десах, защищавших свой дом от подлых соседей, и их прекрасных возлюбленных, с любовью во взгляде встречающих своих героев. Но ни в одной балладе, ни в одной сказке не говорилось о том, что таким героем может быть женщина. Что она может повести за собой десятки, сотни людей и вдохновить на подвиги не просто слезливыми речами, а собственным примером.
И даже, если бы подобные сказки и были придуманы, не думаю, что хотя бы одна из них могла правдоподобно рассказать об этой женщине, на которую с восхищением смотрели бывшие рабы, освобожденные ею. Огромные мужчины, лучшие воины своих земель беспрекословно подчинялись любым ее командам, молча следуя за своей десой. Да, я слышала, как называл ее один из командоров. Все разговоры о ней были пропитаны не похотью, так присущей этим простолюдинам, а искренним благоговением и восторгом, на который только способен человек. И с каждым днём я всё чаще ловила себя на мысли, что и сама невольно восхищаюсь ею. Тем, как она могла взглядом поставить на место любого зарвавшегося новичка. Или тем, как поровну делила награбленное даже между теми, кто не участвовал. Как справедливо решала любые конфликты, без которых тяжело было бы представить столь многочисленный отряд.
Да, я старалась не общаться с ней и ее приспешниками, но я слушала и слышала всё, что происходило вокруг.
Я откинула волосы на одно плечо и склонилась к ее руке, аккуратно проводя тряпкой по краям раны. Я ожидала, что Дали хотя бы зашипит или скривится, но та, не моргая, смотрела на мою руку.
- Я часто промывала ранения и штопала солдат своего отца, так что можете не бояться.
Не смогла промолчать, меня раздражало недоверие в ее глазах.
***
Бояться? Нет, я не боялась. Я чертовую тучу лет ничего не боюсь. Со мной делали такое, что вот эта царапина - сущая ерунда. На моем теле столько шрамов, что иногда мой оруженосец Бек говорил, что на мне отметин больше, чем на рядовых солдатах Валласа. А он знал, что говорит. Сам рядовым был.
Я смотрела на тонкие руки велиарии и чувствовала, как от ее осторожных прикосновений по телу расползаются мурашки. Хотелось сжать ее запястье и сказать, чтоб не нежничала, а промывала и шила, да побыстрей… и не могла. Ко мне давно никто не прикасался вот так. Я привыкла к рукам Буна, а он был грубым и быстрым, как и положено настоящему вояке.
Пару раз меня штопали мои любовницы, но и там было предельно ясно, чем все закончится. После едкой боли мне непременно нужно было кого-то отыметь. Да так, чтоб чужую боль сожрать, тогда своя притуплялась. Я боялась, что на эту тихоню наброшусь, а потом она меня ещё сильнее возненавидит…да и я себя. За насилие.
