Шершавый язык чудовища собирал слезы с моих щёк, а я сильнее цеплялась за его шерсть и плакала навзрыд.
Потом я лежала на шкурах, глядя в темноту, и не могла уснуть. Я боялась, что он снова уйдет, и меня снова будут мучать кошмары. Почему-то рядом с ним мне не было так жутко. Может быть, потому что он и сам был частью нескончаемого кошмара и отгонял других тварей, менее сильных, чем он. Только щёки всё ещё были влажными то ли от слез, то ли после того как он облизал мое лицо. Почувствовала, как волк встал на лапы, и в отчаянии обхватив его за массивную шею, прошептала:
- Не уходи…пожалуйста. Мне так страшно оставаться одной.
И он не ушел. Улегся рядом со мной, согревая горячим телом. Я снова погрузилась в тревожный сон, все ещё продолжая обнимать зверя за шею.
Но утром, когда я резко поднялась на шкурах, услышав ржание лошадей и топот копыт, его опять не оказалось рядом… Голоса. Много голосов. Опять на валласском.
А потом до меня донесся голос, от которого по всему телу пошли мурашки, а сердце забилось в горле с такой силой, что я начала задыхаться.
Резко выдохнула и сцепила пальцы…а вот и смерть пришла за мной.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ. ЛОРИЭЛЬ И ДАЛИЯ
Я хлебала бульон, отрывая куски мяса зубами и запивая дамасом.
Поглядывала, как пленная дергает связанными руками и смотрит на меня украдкой. Забавная. Давно не видела аристократок. Уже и забыть успела, как сама носила такие платья, как мне укладывали волосы, и как пахла душистым мылом из ягод и трав. Картинки из прошлой жизни...Мне уже казалось, ее и не было. Да и к черту её! Не про меня это было.
А девчонка не бесхребетная овца. Вроде и боится, но огрызается и не подпускает к себе никого. Мужики на нее слюной изошлись. Никогда таких не видали. Для них она как само божество. Даже вот такая, в рваном платье, испачканном кровью ее людей и с растрепанными каштановыми волосами. Красивая. Той красотой, к которой никто из этих простолюдинов не привык, а некоторые и не видели никогда. Меня эта красота и завораживала, и бесила. Словно в глаза мне тыкала тем, чего я лишилась. Не зависть, нет. Я давно срослась с доспехами и оружием, а именно воспоминания и осознание, что вот эта сука - Одова будущая жена. Значит, такое же отродье, как и все лассарские псины.
Девчонка судорожно сглотнула, когда я откусила мясо и усмехнулась, у нее громко заурчало в животе. Запах жареной курицы кого угодно сведет с ума, а они с утра ничего не ели.
Молчит. Есть не просит. Вообще ничего не просит. Гордая. Велиария как никак...Боится до паники, но держит себя в руках. Взгляды на меня настороженно-презрительные бросает и дергает связанными руками.
Я тоже была такой вот настороженной, верила во что-то… когда. Впрочем, меня не пощадили, да и кормить не собирались, как и многих из тех, кто умер с голода в тесных, набитых рабами клетках. Так что это не плен здесь, а сказка, девочка.
Резко встала с табурета, и она тут же быстро отползла назад.
Я наклонилась к ней, поигрывая перед фарфоровым, бледным личиком острым кинжалом, глядя, как она вздрогнула. Одним взмахом распорола веревки на ее запястьях.
- Голодная? На ...поешь.
Поставила ей на колени миску с бульоном и мясом. Не оборачиваясь, вернулась к столу, вонзила кинжал в хлеб и, отрезав кусок, бросила рядом с ней на ковер.
- Носом не верти. Другого нет и не будет.
***
Я прикрыла глаза, сдерживая тошноту, подкатывавшую к горлу каждый раз при взгляде на эту женщину. Мне казалось, что это я откусываю куски от сочного мяса, я его глотаю, но вместо насыщения ощущаю только злость и бессилие. Я не чувствую его вкуса, лишь запах, манящий, изысканный. О, Иллин, как давно я не ела мясо! Как давно я не пробовала что-то, хотя бы отдаленно похожее на еду, которой наслаждались эти простолюдины здесь. В голодное время узнаешь цену даже черствому хлебу. Дас Туарнам наглядно показали, что такое нищета, и научили ценить любую пищу.
Веревки стягивают запястье, натирая кожу, нужно отвлечься на эту боль, чтобы не думать о голоде. О том, как раздирает он горло, заставляя глотать слюну и ненавидеть женщину за столом, бросающую насмешливые взгляды в мою сторону.
Она не просто главная у них, все эти мужчины боятся ее. Боятся панически, до абсурдной дрожи. Их страх витает в воздухе, вызывая желание узнать, кто же эта Далия, так они называли ее. Женщина в мужской одежде и с мужскими повадками, с хриплым голосом и слишком циничной для девушки улыбкой. Мы всегда боимся того, чего не понимаем, и я её боялась. Не знала, чего ожидать.
Едва не вскрикнула, когда она повела кинжалом перед самым лицом, только плотнее стиснула зубы и посмотрела прямо ей в глаза. А в них ветра гуляют тёмные, страшные, подобные тем, что с легкостью поднимают деревья в воздух, разрушают дома и храмы. Такие ветра, как говорил наш астрель, предвестники самого Саанана.
Разрезала веревки, и от облегчения у меня невольно брызнули слезы из глаз. Растираю запястья, мысленно кляня себя саму за эту слабость. Возвращаясь с охоты, Лу всегда говорил о том, что нельзя показывать зверю свой страх. Можно выказать ему уважение. Можно отступить назад, сложить лук и стрелы. Но никогда не показать ему, что ты его боишься. И сейчас у меня было ощущение, что рядом со мной такой же зверь, хищник, которому нельзя ни в коем случае позволить увидеть свою слабость.
- Голодная? На ...поешь.
- Носом не верти. Другого нет и не будет.
Знала бы она, что для меня эта миска сродни золотой чаше на алтаре в храме Иллина. Руки задрожали от желания впиться, подобно ей, зубами в источающий божественный аромат кусок мяса. Пока она не кинула на пол хлеб. Словно собаке. Я сцепила пальцы вместе и вскинула голову, она наблюдает за мной с какой-то странной усмешкой, уверенная, что я не откажусь от еды.
- Я хочу знать, почему меня похитили? С какой целью?
***
Я рассматривала ее глаза. Интересные. Светло-карие и блестят то ли от слез, то ли лихорадит ее от голода. Грудь бешено вздымается, и порванный рукав плечо обнажил. Округлое, матовое, нежное. Невольно в вырез посмотрела и почувствовала прилив возбуждения. Грудь у нее маленькая, но полная, корсетом приподнята. Если дернуть материю вниз...Я перевела взгляд на ее руки. Пальцы тонкие стиснула и на еду старается не смотреть, а я ее голод в глазах вижу. Знаю, как они сверкают, когда не ел довольно долго, когда тело свои правила диктует, загрызая и гордость, и силу воли. Мне это чувство знакомо. Только я уже давно свободная, я делаю то, что хочу, а она ещё в своем велиарском мирке живет с запретами, этикетом…честью. Бесполезное слово в отношении лассаров.
Я ногу на табурет поставила, отпивая из фляги ещё один глоток дамаса. В голове слегка затуманилось, разморило меня после гонки и холода. Устали мы за эти дни.
