Кони впереди громко заржали и на дыбы взвились, остановился отряд, вслушиваясь в предрассветную тишину. Бун — тучный мужик, лет сорока с раскрасневшимся лицом и испариной на лбу, подъехал к Дали.
— Баорды, моя деса, какого-то несчастного растерзали. Около часа назад здесь прошли. Видать, твари рыщут и путников выслеживают. Совсем оборзели и страх потеряли.
Дали пришпорила коня, а я за ней, но она обернулась ко мне:
— Не для слабонервных зрелище. Оставайся на месте.
Я усмехнулась.
— Я этими руками колола и резала, после меня оставались зрелища и похуже.
Вздернула черную тонкую бровь и спрыгнула с коня, склоняясь над растерзанным мертвецом. Я тоже взгляд опустила и челюсти сильно сжала, до боли, так что свело их и захрустело во рту. Гулко-гулко забилось под ребрами сердце — узнала я его. Сама с лошади спрыгнула и над трупом склонилась. Только баордские твари могли такое сделать. Только они. Живьем его жрали. Ран с горного поселения. Тот, что с младенцем домой шел. Половина тела от него осталась. Обглодали твари его до костей. Я склонилась к нему, покачиваясь на коленях, и глаза ему закрыла, смотрящие застывшим упреком на макушки елей. Я ведь слышала его и ребеночка слышала. На помощь не пришла. Потянула из-за пазухи дозорного кружевной чепец и пальцы невольно сжались, за рукав себе сунула. Сердце сжалось с такой силой, что, казалось, в камень превратилось. А ноздри младенческий запах защекотал. Так отчетливо вспомнила малыша Валанкара у себя на руках, как улыбался мне, какие волосики у него шелковистые…как на сыночка моего покойного похож. Тряхнула головой, отгоняя мысли. Стараясь справиться с болью невыносимой, прожигающей изнутри ядом извечного мучения только от мысли о ребенке.
— Сжечь его надо, чтоб душа покой обрела.
Далия смотрела на солдата. Потом на меня взгляд перевела.
— Что мне за дело до трупов лассарских? Плевать, что с душой этого пса будет. Он, думаешь, каждого хоронил, кого меч его рубил? Или кому засаживал, разрывая внутренности, ошалев от власти и вседозволенности?
Вскинула голову, глядя в глаза синие. Непроницаемые и страшные. Такие же, как и у Рейна, когда ненавистью ослеплен.
— Он давно не солдат. Встретились с ним в цитадели. Давно в дозорные перевели его, крепость сторожить. Он с Равана домой шел, младенца по дороге чужого подобрал, себе взял, нянчился, молоком козьим кормил. Хороший был человек. Добрый. Далекий от зла и ненависти.
Далия схватила меня под руку и дернула вверх, заставляя подняться с колен.
— Время идет. — рыкнула мне в лицо, — Не ты ли скулила мне здесь о времени, о любви своей дикой к брату моему, а теперь над дохлым стариком убиваешься? Все. Не нужны ему ни отпевания, ни костер поминальный.
— Чужую смерть уважать надо. Даже смерть врага.
Ухмыльнулась как-то мимолетно.
— Уважать? Когда твой отец на моих глазах, голову моему отцу отрезал и на кол насадил, а мать его солдаты насиловали вместе со мной в траве по очереди, сильно ли он уважал врагов своих? Неужто за это мой брат от тебя все мозги растерял? Ты ему часом, когда ноги раздвигала, о благородстве не пела и святую из себя не корчила? Смотрю на тебя и думаю, каким медом между твоих ног помазано? Чем ты его, шлюшка, приворожила?
Я дернулась в ее сторону, но она выдернула меч и ткнула мне в горло, слегка царапая кожу, синие глаза странно блеснули. Но уже не ненавистью.
— Если бы не рассказ твой жалобный и не жизнь моего брата, я б тебя рядом с этим лассаром уложила в том же виде.
— Если б у меня время было, я б каждое из твоих слов тебе в глотку затолкала и проглотить заставила.
— Вот так-то лучше. — Далия вскочила на коня, — А то развела тут слюни-сопли. Если встретимся еще раз, я предоставлю тебе такую возможность и сама ею воспользуюсь с наслаждением.
Едва я вскочила в седло, она отдала приказ.
— Эрас и Жеран, задержитесь — сожгите тело этого воина и догоняйте нас. Валлассары уважают своих врагов. Если они того заслужили.
Бросила на меня насмешливый взгляд и пришпорила своего коня. Я последовала за ней. Противоречивая дрянь. Вся в своего психопата-братца.
Это были последние мгновения, когда у меня оставалась надежда. Последние секунды, когда я все еще верила в возможность быть счастливой… с Рейном. Да, я глупо и отчаянно в это верила, я надеялась всем своим существом, что случится какое-то особое чудо, восторжествует какая-то аномальная справедливость, и я смогу быть счастлива…хотя бы немножко, хотя бы чуть-чуть совсем. Но этого не произошло. Потому что едва мы выехали из-за кромки леса к дороге, как на нас напали люди моего брата под предводительством горбуна Харама. Целый отряд. Я видела взгляд, который бросила на меня Дали…видела эту пронзительную огненную ярость, которая сожгла меня мгновенно в пепел, в тлен, в ничто. И в эту секунду я поняла — а ведь валлассарка мне поверила. Искренне и по-настоящему поверила. И она убеждена, что ее предали. Я предала. И мне никогда не доказать обратного, никогда не отмыться от этой грязи, в которую меня только что толкнул Маагар.
Широко раскрыв рот, я глотала ледяной воздух и кричала, орала, как сумасшедшая, как бьющееся в агонии животное. Смотрела, как лассары режут ее людей и не могла замолчать. Выдернула меч у одного из мертвых воинов и бросилась на своих же с диким воплем. Нет, лгу, они больше не были своими, они превратились во врагов. Когда сердце перешло через границу на другую сторону баррикад и разбилось там вдребезги, на этой стороне больше нет друзей, отныне — только враги. Потому что когда они перепрыгнут через границу, они раздавят осколки твоего сердца своими грязными сапогами…ведь и ты для них теперь враг.
В снег брызгала моросью кровь, разлетались в сторону комья грязи, и дикий ор оглушал и рвал виски. На Дали набросились несколько лассаров, но она отчаянно рубила мечом, кроша противника в куски. Отчаянная храбрость, вызывающая невольное восхищение. Если бы мне не было сейчас так страшно и больно…
А она заорала хриплым, сорванным голосом:
— Буууун. Уводи людей. Уводи, им иммадан, сейчас же. Ты знаешь куда. Давай. Даваааай. Я вырвусь. Я вернусь. Уводиииииии. За Лори яйцами отвечаешь.
И продолжает драться, а у меня руки опустились, и меч выпал, когда ей в плечо стрела впилась, и лассар мечом щеку рассек. Дали руки вскинула с мечом, на меня оглядываясь с этим нескончаемым гордым презрением и упреком в глазах. Они набросились на нее, раненую, сворой, как псы…а я смотрела, чувствуя, как с лошади стаскивают, руки за спину выкручивают, и понимала, что это не лассарское войско. Песья стая, вот кто это. Маагар мог только шакалами управлять.
Окровавленную Дали поперек седла Харама перекинули, а меня на мою лошадь верхом усадили. Горбун со мной поравнялся и ухмыльнулся ртом-прорезью с тончайшими мерзкими губами, обнажая желтые пеньки зубов. Следы злоупотребления меридой.
— Мое глубочайшее почтение, деса.
