Это было наглое заявление, но когда я произнесла это вслух, я поняла, что так оно и есть на самом деле. Мне очень хотелось в это верить, после того как он спасал меня раньше.
— Неужели? — теперь он смотрел на меня с издевкой и насмешкой — Ты так думаешь? Завидная уверенность. Я буду первым, кто посмотрит в твои мертвые глаза, после того как осушу тебя досуха. Одним глотком. Я — твоя смерть. Запомни — я твоя смерть. Никогда не забывай об этом и ты права я ни кому не позволю тебя убить. Знаешь почему?
Я отрицательно качнула головой и прикрыла глаза, его близость волновала меня, заставляла дрожать и трепетать.
— Тогда убей меня сейчас, зачем ждать и мучить меня? — сказала я и испугалась собственной дерзости. Что я делаю? Зачем дразню его? Ведь это опасно, ведь я совсем не уверенна, в том, что говорю. Но мне надоело бояться. Все время, рядом с ним, я должна испытывать этот липкий страх, ждать, сомневаться. Если он хочет убить меня — пусть убьет. Или пусть поцелует меня… Сейчас…Вот этими губами, которые говорят мне о смерти…В этот момент Изгой взял меня за шею двумя руками. Ощутимо, но не больно.
— Это займет меньше секунды. Никакого удовольствия. Ты смертная и умрешь очень быстро.
Прошептал он, глядя мне в глаза, и я почувствовала, как от его взгляда немеет мое тело, отказывается мне подчиняться.
— Говорят, в глазах мертвых застывает образ их убийцы… — продолжал он и сжал пальцы сильнее. А я перевела взгляд на его губы и вдруг подумала о том, что если он перед этим меня поцелует, я согласна умереть. Не знаю, как осмелилась, но я коснулась губами его губ. Он вздрогнул и резко отпустил мое горло. А я уже не могла остановиться, я обхватила ладонями его лицо. Прохладные губы, мягкие и такие…чувственные. Я приоткрыла рот и теперь поцеловала его более настойчиво, захватив его нижнюю губу своими губами осторожно, наслаждаясь прикосновением и собственными чувствами. Я летела в пропасть. Только медленно и мучительно. В тот же миг он перехватил мои запястья.
— Ты что творишь? — процедил сквозь зубы. Но я уже сошла с ума, мое тело пылало, я томилась, я плавилась.
— Поцелуй меня, а потом убей…
Но он исчез, просто вдруг оказался в нескольких метрах от меня.
— Иди к себе. Разговор окончен.
От разочарования я чуть не разрыдалась.
— Пошла вон! — Зарычал он и указал мне на дверь.
В этот момент он изменился, он превратился в того кем являлся на самом деле. Глаза стали красными, по лицу пробежали змейки ярко–бордовых вен, кожа посерела.
— Пошла вон или я клянусь, что и правда убью тебя!
От его рычания треснули стекла и осколки посыпались на пол. Я соскользнула с рояля и бросилась вон из залы. Только что я осмелилась играть с самой смертью.
И, похоже, я выиграла. Изгой больше не был бесчувственной машиной. Я разозлила его.
"Она тебя не боится!… Она не твоя!…Ты больше месяца рядом с ней!… Ты не мужчина!"…
Изгой в ярости разбил зеркало и, вытащив осколок из ладони, швырнул его на пол, раздавил носком элегантной туфли.
Проклятый демон прав — Диана его не боялась. Она затеяла странную игру, правила которой он не знал. А он любил играть в открытую. Он привык знать и понимать, что затеял противник. Для него жертва всегда была как на ладони. До сегодняшнего дня или вечера. А точнее до того момента как он увидел эту смертную в балетной студии. Когда Изгой заставил Диану танцевать он не предполагал, что движения ее хрупкого тела сведут его с ума, распалят, зажгут его ледяную кровь. Она танцевала так, словно слышала музыку, словно для нее она играла в этой зале, а ведь вокруг стояла гробовая тишина. Когда ее юбка взметнулась над стройными ногами, и Изгой увидел молочно белую кожу бедер, он понял, что испытывает — многовековой первобытный голод по женщине. В памяти всплыли картины насилия с полей сражения. Там он брал женщин силой, как и другие, но то была война. То были неписаные права победителя. А сейчас? Став воином смерти Изгой забыл о плотских желаниях. Он карал. Он исполнял приговор. Ничего личного. И он не воевал со смертными. Их женщины не интересовали его. Вообще. Они были бесполыми и безликими существами, иногда он их убивал. Быстро и молниеносно. Он не инквизитор, он — наемник. Его достоинство в том, что никто не мог убить быстрее и молниеносней чем Изгой. Он вырабатывал это, жуткое и вместе с тем поразительное, качество годами.
После того, как очнулся среди обугленных трупов на выжженной земле, и понял кем стал. После того, как хрипло прошептал "ДА" Асмодею. Жизнь заиграла иными красками. Она стала яркой, красочной и совершенно пустой. Асмодей дал ему учителя самого свирепого и безжалостного убийцу — Миху. Одного из первых палачей Асмодея, одного из основателей армии карателей. Миха не просто учил, он заставлял все запоминать на личном опыте. Он "убивал" Изгоя самыми изощренными способами, он никогда не давал ему поблажек. Тренировки превратились в нескончаемую пытку. Изгой оживал, слышал хруст срастающихся костей и шуршание обновленной плоти, он плевался собственными зубами и кашлял кровью. Но он учился и уважал своего учителя. Миха отдал ему все свои знания. Научил всему, что умел сам, всему, кроме одного. Только в одном Изгой уступал своему тренеру — он не умел быть хладнокровным. Он не мог убивать ради убийства, он воспринимал противника как живое существо, а не объект для уничтожения. Тогда Миха увез его в горы. Далеко на самую вершину Эвереста и оставил его одного. Выживать среди снежной пустыни. И он выжил. Какой ценой? Ценой собственной души, которую продал дьяволу. Там, выше, чем облака и сгустки тумана, царили иные законы. Законы выживания. И все способы были хороши. Там Изгой понял, что если не научится убивать с холодным сердцем и не дрогнувшей рукой — умрет сам или станет жертвой Иных. Нет более жутких тварей чем Иные. Это демоны изгнанные даже из ада, жуткие существа, принимающие любое обличие. Твари, умеющие заставить видеть то, чего ты больше всего боишься и питающиеся страхом и болью. Чем больше страдает жертва тем сильнее и могущественнее становится Иной, тем более чудовищный облик он принимает. Пропорционально страху. Изгой выжил. Чуть не остался без глаза, с изуродованным телом и заледенелой намертво душой он вернулся, и изменился. Он стал таким как Миха, даже сильнее собственного учителя. А потом Миха пропал. Асмодей собрал армию из тринадцати воинов смерти, одним из которых должен был стать учитель Изгоя. Ученик не поинтересовался судьбой Михи, но тот и сам выбивал из Изгоя все человеческие чувства, а особенно сострадание, он учил его быть машиной смерти и ученик превзошел самого учителя. Потом, спустя много лет, он узнал, что Асмодей изгнал Миху из своей армии и заменил его более молодым, более наглым и дерзким исполнителем Изгоем. Но нового карателя это не волновало. Он взял от Михи все, что тот смог ему дать. После жестоких уроков Изгой сам стал Иным в какой то степени.
И Палач привык к такой жизни, ему нравилось существовать без боли и чувств, ему нравилось быть самым сильным воином Асмодея. Людские привычки, желания отошли на второй план, а потом и вовсе забылись. Женщин в жизни Изгоя не было. Да и откуда им взяться? Он постоянно находился на задании с короткими перерывами. Изо дня в день, из года в год он убивал и человеческая жизнь, а так же жизнь бессмертных, потеряли свою ценность. Жертвы стали для Изгоя "объектами", никем. Он исполнял приговор и уходил, забыв, как их звали и как они выглядели. Времени на женщин не оставалось. А плотские желания он усмирял изнуряющими ежедневными тренировками. Асмодей был им доволен. Изгой получал титул за титулом, и премию за премией, он имел целое состояние и если бы решил отойти от дел, а точнее если бы Асмодей отпустил его, то Изгой мог безбедно жить в любом времени, которое выбрал бы сам.
