— Дядь Петь, какое сегодня число?
— Пятое, а что?
— Пятое чего?
— Не ну ты даешь. Точно напилась вчера. Декабря, милая. Де ка–б-ря.
Я судорожно схватилась за ручку двери. Мне было плохо. Реально плохо.
Потому что сегодня должно было быть двенадцатое февраля. Сегодня я должна была вместе с Изгоем… О господи. Я закрыла дверь и прислонилась к ней воспаленным лбом. Я, кажется, начинала понимать… Он вернул меня. Он вернул меня обратно. Он это сделал несмотря на все что было, несмотря на мои мольбы и… А вдруг я …вдруг мне все это приснилось?
Голова раскалывалась на куски. Снова зазвонил сотовый и я наконец то ответила.
— Эй! Градская! Подъем! Я так и знал, что ты проспишь.
Голос Дэна звучал, как ни в чем не бывало. С задоринкой. И мне стало страшно. Тогда. В тот день. Он говорил мне тоже самое. Вот эти же слова.
— Я не проспала.
— Врешь. Посмотри на часы. Градская у тебя сегодня приемная комиссия ты забыла?
Приемная комиссия. Да. Сегодня. Боже как же все изменилось в моей жизни. Я стала другой. Я больше не живу балетом, я больше не мечтаю попасть в самую лучшую труппу?
— Динка, одевайся. Мы держим за тебя кулаки. Давай, Градская.
Он отключился, а я застыла с мобильным в руках, закрыла глаза и увидела лицо Изгоя настолько отчетливо, настолько ярко, что у меня задрожали руки. Его лицо в тот момент, когда он шептал мне о чем то на чужом языке…когда брал меня… На глаза навернулись слезы. И вдруг я вспомнила. Боль. Резкую пронзительную боль и схватилась за шею. Снова к зеркалу. Отодвинула прядь волос и от разочарования мне захотелось зарыдать. Гладкая кожа. Никаких следов.
Я оделась, словно лунатик, спустилась вниз и со стоном увидела свою старую машину. Боже мой…Это был сон. Все что я помню — просто сон! Но другая часть меня в это не верила. Слишком реально, слишком все настоящее. Запахи, прикосновения, слова. Я открыла дверцу автомобиля и села за руль. Медленно выехала на мокрую дорогу. Шел снег. Легкие хлопья падали на лобовое стекло. Тот же город, те же улицы. Все то же. Только я совсем другая. Я помнила этот день. Помнила до мельчайших подробностей и свое состояние, настроение я тоже помнила. Я летела на крыльях надежды. Я поставила все на этот самый день. Он должен был стать самым главным в моей жизни и стал…
Светофоры, орущие водители, пробки на дорогах. Городская суета. Моя жизнь, мой мир. Только теперь он уже казался мне чужим.
Я приехала к зданию театра. Укуталась поплотнее в куртку и взбежала по длинной лестнице. Споткнулась, чуть не подвернула ногу. Все как тогда…Все до мельчайших подробностей и меня бросило в жар. Если все повторяется, если ничего не изменилось, то это означает, что в зале, посреди экзамена я увижу ЕГО. Силы вернулись ко мне, я бросилась в гримерку. Натолкнулась на конкурсанток, кто то засмеялся, кто то толкнул меня в бок.
— Градская. Ты опоздала. У тебя две минуты привести себя в порядок.
Я чувствовала, как мое плавно тело извивается, напрягаются мышцы, и приятная боль растекается по натянутым, словно струна, венам. Руки взмывали в воздух, будто крылья птицы, а пальцы ног поджимались и скользили по паркетному полу. Спина изгибалась назад, перед глазами все плясало, крутилось как в хороводе. Внутри нарастало мощное чувство полета, эйфории, экстаза ни с чем несравнимой иллюзии невесомости. Со мной это происходило всегда, когда я танцевала. Мир переставал существовать, я уносилась вслед музыке, перевоплощалась, жила в теле образа, который передавала движением тела. Я даже забыла, как волновалась перед пробами, перед этим решающим для меня просмотром. В этом танце заключалась жизнь. Моя жизнь. Мое будущее, то, каким оно станет уже через несколько минут, когда стихнет музыка. В этот момент забывалось все: и постоянная боль в мышцах, и головокружение от нескончаемых тренировок, нечеловеческая усталость, в кровь стертые пуантами пальцы. Музыка нарастала как крещендо, она вибрировала вместе со мной, взрывалась в сознании на мелкие атомы и растекалась по телу горячей лавиной. Ничто не могло сравниться с танцем. Только в этот момент я жила по–настоящему. Моя Одетта умирала, роняя руки–крылья, вздрагивая с последними аккордами великой музыки. Она умерла…и я вместе с ней. Потому что когда я встала с холодного паркета и с немой надеждой устремила взгляд в залу…Я никого не увидела. НИКОГО. Сердце замедлило бег, пульсировало в висках. Я, кажется, считала про себя, умоляя его появится. Я закрыла глаза и снова открыла. Ничего.
— Спасибо, Грановская! Вы были великолепны!
Слова доносились сквозь туман.
— Дианочка! Вы гениальны! Вы…
Я посмотрела затуманенным взглядом на Марью Ивановну и вдруг поняла, что то, что она сейчас говорит…Это не те слова. Совсем не те…
— Милая, — Марья Ивановна наклонилась к моему уху, — я уверенна, что это место твое, конечно, тебе перезвонят как положено, но я уже знаю…я видела их лица и..
Я посмотрела на женщину, на ее горящие маленькие глазки под стеклами очков. И вдруг до меня дошел смысл ее слов. МЕНЯ ПРИНЯЛИ В ТРУППУ! Да, вот эта мерзкая, хладнокровная стерва, которая всегда смотрела на меня как на насекомое, сейчас говорит мне восторженным голосом о том, что я прошла экзамен. Я кивнула и словно в тумане удалилась за кулисы.
— Ничего, она немного не в себе. Такой успех. Такой грандиозный номер. Нет вы видели как она умирала?…Это гениально! Это сверхъестественно! У нас …новая звезда и…
Я прошла в гримерку, захлопнула дверь, рухнула в кресло и зарыдала. Не от счастья. Я плакала от безысходности. Все что радовало меня тогда…Черт сегодня, только не в этот раз. Звучит как бред сумасшедщей. Ничего не имеет значения больше. Мои жизненные ценности изменились.
Через несколько минут я переоделась. Вышла в коридор и остановилась у окна. Снег шел все сильнее, бил в стекло. По лестнице кто то спускался. Я даже знала кто это. Александр Игнатьевич. Только на этот раз он подбежал ко мне. Сжал мои руки.
— Я горжусь вами, Градская. Вы им показали, что значит талант. Вы показали им, какой должна быть Одетта. Это непередаваемо. Ваша героиня. Она… она так реально любила, так реально страдала. Мое сердце разрывалось от боли за нее. Я поздравляю вас. Я в восторге. Я ваш поклонник.
Его руки тряслись, он сжимал мои пальцы, восторженно тряс мои руки. А у меня на душе было пусто. Он не прав. Это не Одетта погибала там, это я умирала от тоски и безысходности. Я умирала от бессилия.
Зазвонил сотовый. Теперь меня поздравлял Дэн. Я отвечала невпопад. А он твердил, что надо отметить.
— Не зазнавайся, Градская. У нас сегодня внеочередное выступление. Танцуем для Вышинского в его загородном доме. Там целый амфитеатр на улице и заплатят нам прилично. Ты ж еще не прима пока что, а денежки никому не помешают. Так что дуй сюда. Мы как раз репетируем, твоя замена приболела.
