Неужели мне это говорит он, вот с таким ледяным равнодушием…Боже, кто он? Дьявол? К кому я пришла просить?
— Тогда дай хоть немного. Один пакет. Им хватит на первое время. Дай и отпусти меня.
Он расхохотался, и я невольно закрыла уши руками.
— Отпустить? Дочку Влада Воронова? Ты сама пришла ко мне в руки, с твоей помощью я получу согласие твоего упрямого отца. И ты хочешь, чтобы я тебя отпустил? Мы выкуривали вас из ваших нор месяцами.
— Дочку Воронова?! Жену Мокану! Твою жену! Ты забыл, что я все еще не дала тебе развод. Твои дети носят твою фамилию. Мы все Мокану. Твоя кровь и плоть! Ник! Сжалься. Я пришла к тебе умолять. Пусть ты вычеркнул меня, пусть совсем обезумел от смерти и крови, но вспомни о детях. Наших детях. Твоих!
Он резко повернулся ко мне:
— Твоего отца это не волнует. Почему должно волновать меня? А? Ты больше не Мокану. Я так решил, и плевать на жалкие бумажки.
И ни слова о детях. Как будто именно это он не слышит или не хочет слышать.
Он залпом осушил бокал и швырнул его о стену. Осколки стекла символично засверкали на полу. Вот так он разбил и нашу любовь сейчас…или когда отказался от нас и добровольно решил избавиться от всех воспоминаний. Я бросилась к нему, кутаясь в плащ, вцепилась в рукав.
— Посмотри на меня. Вспомни. Я любила тебя…Ник. Где наша любовь…как далеко ты ее спрятал…Неужели, все умерло? Я не узнаю тебя…где тот Ник которого я так сильно любила?
— Любила? Так сильно, что подсыпала яда? Мне похрен. Забудь. Будем считать — мне повезло. Ничего и не было. Никакой долбанной сраной любви не бывает. Такие, как я не умеют любить, а ты идиотка, если поверила, что может быть иначе. Во мне кровь Гиен. Это мой клан. А для вас я всегда был аутсайдером. Пришло мое время получить власть и изменить тупые законы твоего отца.
Он одернул руку и грубо оттолкнул меня.
— И погибнуть…ты погибнешь. Тебе не дадут получить власть, ты роешь себе могилу, Ник…Неужели ты не понимаешь? — прошептала я, чувствуя как по щекам катятся слезы. Боже, неужели я все еще его жалею?
— Никто не сможет мне помешать. Ты пришла убеждать или умолять дать еды твоим детям? Если убеждать — пошла вон. Если умолять — давай. Я весь во внимании. Удиви меня. Стань на колени, заплачь, не знаю начни биться головой о стены, и кто знает, может быть мне понравится и я отправлю пару пакетиков к тебе домой по почте.
— Ты…ты…в тебе нет ничего живого…Боже…как ты можешь?
— меня трясло, зуб на зуб не попадал, — Ты…ты жил со мной под одной крышей семь лет. Я прощала и принимала тебя таким, какой ты есть. Я любила тебя, боготворила. И сейчас именно ты рвешь меня на части?
— Ты делала это потому что тебе так хотелось. Трахаться со мной, стать женой Николаса Мокану, иметь все…и меня в придачу. Ты думала, что сможешь привязать меня детьми? Что из-за них я стал твоим рабом и ты меня заполучила навечно? Нет ничего, что может удержать меня. Запомни. Ничего. Ни твои дети, ни твое тело — НИЧЕГО. Вы все мне безразличны. Все до одного. Особенно ты. И если тебе больно — то я счастлив.
— Больно твоим детям! — закричала я, и в горле засаднило от рвущихся рыданий.
— Мне плевать.
Я замахнулась, чтобы ударить, но он перехватил мою руку и, сжав до хруста в костях, поставил меня на колени. Не глядя мне в лицо, стиснув челюсти и сжимая мою кисть еще сильнее прошипел:
— Это был другой я. Его больше нет. Начни понимать это и принимать. Поумней и повзрослей. Есть условия, есть цель и способ ее достижения. Только три вещи, имеющие значение. Начни достигать цели. Или я прикажу увести тебя отсюда, и буду ждать пока твой отец согласится на наши условия. Потому что я своих целей достигаю всегда.
Он выпустил мою руку, и я упала на пол, обхватив запястье, на котором появились багровые следы от его пальцев.
— Ты и правда больше не тот Ник…она высушила твои мозги и твое сердце. Мне не о чем говорить с тобой. Но потом…потом когда ты очнешься от своего бреда ты не простишь себя сам…
— Так как насчет стать на колени? — спросил он и сел на краешек кровати, — может станцуешь для меня? Иди сюда.
Похлопал по покрывалу, приглашая в постель, а меня стошнило от мысли, что в этой комнате он трахал своих бесконечных шлюх и тех несчастных, которых приводили сюда ублажать хозяина. Медленно на негнущихся ногах подошла к нему. Он улыбался. Победоносно, довольный тем, что я дрожу от ярости и унижения. Я долго смотрела на его красивое, безупречное лицо, а потом закрыла глаза и судорожно глотнула воздух.
— Я тебя презираю…
— Отлично…намного приятней слышать, чем тошнотворное и лживое «я тебя люблю»…больше похоже на правду. Думаю, мы сможем договориться. Сейчас, когда все маски сорваны, и каждый из нас знает, чего он хочет.
Он перестал смеяться. Щелкнул пальцами, и мгновенно появились его верные церберы:
— Заберите ее. Отправить в душ, переодеть, расчесать и через два часа привести обратно. И пусть ею займется Лиана. Никаких мужиков. Ясно?
— Да, господин.
— Тронешь пальцем — глаза вырву! — прошипел очень тихо, но я услышала, как сквозь пелену, задыхаясь от отчаянья и безысходности. Фэй и Сэми были правы — нам не о чем с ним говорить. Он меня не слышит. Это вообще не Ник…это Зверь. Настоящий. В полном смысле этого слова. А я добыча, которая сама пришла в руки.
Я вытерла слезы тыльной стороной ладони, а внутри все высыхало, превращалось в пустыню, вымирало. Мои дети там одни, голодные, брошенные, а их отец пирует, вдоволь наглотавшись крови и наркоты, в роскоши, удовлетворяет свои низменные желания.
Мною занялись слуги. Они мыли меня, вытирали полотенцами, растирали онемевшие пальцы. А я лишь автоматически замечала, что больше не нахожусь в подвале, я в шикарной ванной комнате, благоухающей маслами и кремами. Отвращение поднималось с низа живота и захлестывало волной безумного отчаяния. Так же когда-то меня готовили к встрече с Беритом и я ждала…боже я ждала, что мой Ник спасет меня. А сейчас…он ничем не отличается от демона. Лучше бы я осталась рядом с детьми. Мы бы пережили это вместе или вместе умерли от голода. А я бросила их…снова пошла за ним…за кем? За жалкой оболочкой той великой любви, которая сгорела в его ненависти и жажде мести всем. Даже моему отцу и детям.
Меня расчесали, надели какое-то платье, но мне было все равно, я отключила разум. Я больше не могла думать. Я стала сплошным синяком, сгустком дикой боли, которая нарастала и грозилась меня задушить, как раковая опухоль.
И снова лестница, коридоры, двери, лязг замков. А от меня осталась лишь жалкая оболочка с трудом воспринимающая происходящее. Я ломалась и не выдерживала нервного напряжения. Захлопнулась дверь и я открыла глаза. Снова то же помещение, полумрак и тихая музыка. Постель расстелена. Ник развалился на белых простынях прямо в одежде. Даже не взглянул на меня, перетянул руку жгутом, разрезал вену и всыпал красный порошок. Закрыл глаза наслаждаясь искусственным кайфом. Я закусила губу.
