Я кивнула и подошла к шкафу с одеждой мамы, мои вещи остались дома. Распахнула дверцы и тяжело вздохнула. Запахло ее духами. Видимо отец тоже почувствовал, его сердце начало биться быстрее.
— Если бы мама была жива, ничего бы этого не случилось, — прошептала я, перебирая руками платья, костюмы. Потом достала то самое, в котором видела ее в последний раз. Очень скромное шерстяное платье серого цвета. Оно так шло к ее рыжим волосам. Отец молча вышел из комнаты, а я быстро переоделась, собрала волосы в узел и посмотрела на свое отражение. В гроб кладут краше. На щеке все еще виден кровоподтек от удара. Моя регенерация полностью остановлена. Я не восстанавливаюсь. Открыла ящичек с косметикой, и замазала синяк, подкрасила губы, выпустила прядь волос на лицо.
Когда спустилась вниз, отец уже ждал меня в темном плаще, как всегда элегантный и строгий. Только он умел оставаться королем в любой ситуации. Мы ехали в машине молча. Сорок минут, по размытым проселочным дорогам, кружили за городом, пока не приблизились к запретной зоне, обнесённой колючей проволокой. С виду секретный военный объект, охраняемый солдатами. И я со странным чувством вглядывалась в лица охранников. Это не вампиры, не демоны. Иные существа, неизвестные мне. Их мощь ощущалась на расстоянии, а взгляд сканировал душу и мысли. Мы прошли мимо них. Отец поддерживал меня под руку, вел по тускло освещенным коридорам к единственному лифту. Несмотря на то, что мы были на первом этаже, лифт поехал вниз. Я тяжело дышала, с каждой секундой, мне не хватало воздуха все больше.
Еще одни железные двери, решетки под током, нас провели вовнутрь и отца вежливо попросили остаться снаружи. Перед тем как провести меня за очередную железную дверь, к отцу подошел начальник охраны в сопровождении двух мужчин в длинных, странных балахонах до самой земли, в темных зеркальных очках.
— Госпожа Воронова, подождите.
Я резко обернулась и не удержалась:
— Мокану. Госпожа Мокану.
Мужчина снял очки и кивнул, приветствуя меня. Я подошла к ним и в нетерпении посмотрела на отца.
— Что все это значит? Почему мне не дают войти.
— Госпожа Мокану, подождите в стороне, мне нужно поговорить с вашим отцом наедине.
Но Влад взял меня за руку и крепко сжал.
— От нее нет секретов. Можно при ней.
Тот снова надел очки и теперь я не видела на кого из нас он смотрит.
— Заключенный только что вернулся с третьего допроса. Он в плохом состоянии, возможно потребуется несколько часов прежде чем можно будет его увидеть.
Я в отчаянии сдавила пальцы отца до хруста.
— Это не имеет значение. Через четверть часа мне придется ехать за новым разрешением, а это время. Я не думаю, что у нас его так много.
— Я был обязан предупредить. Прошу госпожа Мокану. У вас пятнадцать минут. Вас выведут после того как замигает красная лампочка. Я советую вам не подходить близко к решетке, не засовывать туда руки. По просьбе вашего отца за вами не будут наблюдать, поэтому вы будете не в полной безопасности.
Я кивнула и зашла в отворившуюся дверь, которая оказалась очередным лифтом, спускающимся вниз. Теперь запахло сыростью. Меня проводили вперед, по узкому коридору и впустили в подвальное помещение. Дверь за мной закрылась, а я прижала руку ко рту, чтобы не закричать. Я ожидала чего угодно…но только не этого…боже, не этого.
Ник висел на цепях, как распятое животное на бойне. На нем не осталось живого места, словно сдирали кожу живьем. Такие раны оставляет верба и плети, пропитанные ее ядом. Она разъела его кожу, волосы, из ран сочилась кровь и сукровица. Одежда висела на нем жалкими лохмотьями. Ник опустил голову на грудь.
Какая маленькая клетка, крошечная. В ней нет возможности даже развернутся. Стена, на которой он висел, а спереди решетка. Я подошла к нему, тяжело дыша, сдерживая дикий вопль отчаянья. Он наверняка без сознания. В таком состоянии невозможно кого-то слышать и чувствовать. И он голоден. Если бы это было не так, Ник бы восстанавливался. Но его намеренно не кормили, чтобы раны доставляли больше страданий. Я не знала, что сказать…у меня не было слов. На секунду мне показалось, что он мертв, я вцепилась в решетки руками, жадно вглядываясь в его лицо, стараясь услышать сердцебиение…услышала. Его сердце билось очень тихо, а мое собственное кричало и болело, истекало кровью. Задыхаясь, я протянула руку, чтобы тронуть его и в этот момент он дернул головой, чтобы избежать прикосновения. И я поняла…он знает, что я здесь…чувствует меня.
— Ник…ты меня слышишь…я знаю, слышишь. Это я…я пришла к тебе. Поговори со мной, пожалуйста.
Его голова слегка приподнялась, и он снова уронил ее на грудь. Дрогнули обожжённые веки. Он пытался приоткрыть глаза и не смог. Я застонала от бессилия, о того что с меня самой, словно, содрали кожу живьем. Я чувствовала его боль каждой клеточкой своего тела. Я не думала в этот момент о том, что он сделал с нами, со мной. Я просто понимала, что если он умрет, умру и я. У нас одна душа. Пусть такая разная, пусть у него она черная, но это и моя душа тоже.
— Ник…ты можешь испить меня, и тебе станет легче. Давай, это уменьшит боль, начнется регенерация. Пожалуйста.
Я надкусила вену и протянула руку к его лицу. В этот момент он немного приоткрыл глаза, стараясь посмотреть на меня. Потрескавшиеся, иссохшие от жажды, разбитые губы, шевельнулись, и я прильнула к клетке.
— Я не слышу тебя, скажи еще раз…еще один раз…прошу тебя.
Он вздрогнул, казалось, собираясь с силами и едва слышно прошептал:
— У…хо…ди..
— Нет! — крикнула я, — Не уйду, никогда не уйду, гони сколько хочешь. Не уйду. Выпей моей крови, Ник. Немножко, прошу тебя.
Протянула снова руку и он усмехнулся уголком губ, застонал, закашлялся и изо рта потекла струйка крови. Я всхлипнула, задыхаясь, понимая, что они обожгли его внутренности тоже. Наверняка вливали в него настой насильно. От одной мысли об этом меня затошнило. От той дикой боли, которую он испытывал, мое тело покрылось ледяным потом.
— У…хо…ди…вон.
Он посмотрел на меня, с трудом удерживая голову на весу, веки подрагивали, и я увидела как непримиримо сверкнули его глаза.
Я тряхнула решетку и закричала, срываясь на рыдание:
— Я не уйду и не брошу тебя, слышишь? Я буду бороться за тебя. Говори что хочешь, гони, презирай меня, ненавидь. Я буду за тебя бороться. Я люблю тебя, слышишь ты, Зверь! Я тебя люблю. И мне, плевать, что ты думаешь об этом. Я не дам им тебя убить!
Он закрыл глаза и судорожно вздохнул, потом снова с трудом приоткрыл веки.
— Ухо…ди…не…люблю…ухо…ди…
Я сползла по решетке вниз, на пол, содрогаясь от рыданий, прижимаясь заплаканным лицом к холодным прутьям.
