— Но я слышала, что ты верен своей жене Мар…
Я не дал ей договорить. Мне не понравилось, как звучало имя Марианны в ее устах. Казалось, будто оно становится грязным. Поэтому я вздернул одну бровь и сказал:
— Н-да, а я-то думал, что ты захотела встретиться со мной, а не с Марианной. Мы можем поехать сейчас ко мне домой, и ты там познакомишься с моей женой и расскажешь все, что слышала обо мне. Как тебе такой план?
Изабэлла скорчила гримасу и отрицательно покачала головой:
— Ну, уж нет, Мокану. Раз уж я заполучила тебя в свое пользование, неважно на какое время, я не собираюсь делить тебя ни с кем.
Я самодовольно улыбнулся и, обхватив ее за талию, направился в сторону VIР-кабинок.
С Изабеллой я попрощался ближе к двум часам ночи. Думал, надолго меня не хватит, ан нет, продержался с ней около трех часов. Нет, никакого секса не было. Меня буквально коробило от мысли трахнуть эту шлюху. Иногда совершенно необязательно заниматься с женщиной полноценным сексом. Достаточно намеков, легких полутонов, движений рук и головы, вовремя измененного тембра голоса… И она уже счастлива настолько, будто ее имели несколько часов кряду.
Тем не менее, все это время блондинка неутомимо меня соблазняла. То наклонялась так, что грудь буквально вываливалась из декольте, то ногу на ногу перекладывала. Шерон Стоун, мать ее. А я смотрел на это и понимал, что будь здесь со мной Марианна, ей бы не пришлось применять ни один из этих методов, чтобы возбудить меня. Мне бы хватило тонкого аромата ее желания или влажного блеска глаз, чтобы сойти с ума и наброситься на нее.
И все же результат стоил потраченного времени. Изабэлла полностью согласилась со мной в том, что один сильный клан лучше двух слабых и расшатанных. И, что немаловажно, заверила меня в том, что обязательно поговорит с братом на эту тему. А малышка, как я отчетливо понял, имела немалое влияние на своего родственничка. И это значило, что уже можно возвращаться в Англию. И там уже начинать играть первое действие спектакля.
***
Еще перед вылетом из Лондона я отдал приказ охране никого не впускать на территорию нашего особняка. Равно как и не выпускать. Знал, что это не совсем справедливо по отношению к Марианне. Но так же и понимал, что это было единственным верным решением на тот момент, учитывая сообщение об установленной за ней слежке.
Теперь я уже подъезжал к дому и старался успокоиться: еще в клубе мне позвонили из охраны и сообщили, что Марианна вопреки моему запрету все-таки покидала дом.
К ней, видите ли, приезжала близкая подруга, жена моего партнера по бизнесу, частенько проводившая время у нас, и они вдвоем куда-то ездили. Ну, о том, что она способна нарушить мои запреты, я не сомневался. Неприятно, но такое уже бывало. Но вот тот факт, что охрана допустила подобное, это уже нонсенс. А уж, когда я думал о том, что эта самая подруга вполне могла быть послана нашими врагами, то вся спина покрывалась холодным потом.
Марианна стояла возле гаража и смотрела на меня, не отрываясь. И то, как она стояла на лондонском ветру, обхватив руками тонкие плечи, заставило сердце сжаться от нежности. Такая хрупкая, но в то же время решительная. Даже сидя в машине, я чувствовал ту злость, которую она сейчас испытывала. Загнал машину в гараж и подошел к ней.
— Здравствуй, дорогая, — Обхватил руками ее замерзшие пальчики и поднес к губам.
— Мне тут сообщили что ты сегодня неплохо покаталась?
— Доброе утро дорогой. Ты тоже очень неплохо покатался в эти дни.
Она злится. Нет, скорее в бешенстве. Глаза горят, дыхание хаотично вырывается из груди, а щеки окрасил румянец негодования. До боли захотелось прижать ее к себе и покрыть поцелуями ее сердитое лицо, преодолевая напрасное сопротивление, а затем, когда она уже начнет оттаивать в моих объятиях, закинуть ее на плечо и отнести в спальню, где я наказывал бы ее до самого утра. Но я не мог этого позволить себе сейчас.
— Сейчас мы говорим не обо мне. И даже не о том, кто и как проводил время. — Сжал ее руки. — Мы говорим, о том, что ты проигнорировала мое требование не покидать пределы дома.
— А ты, — она вырвала руку и ткнула указательным пальцем мне в грудь, — посмел вести за моей спиной политические игры, Ник. Ты посмел скрывать от меня то, что сейчас происходит в братстве, и ты посмел разделить нашу семью на части.
— Малыш, повторяю, сейчас я хочу знать лишь одно, — я приблизился к ней и наклонил голову, удерживая ее взгляд, — какого хрена, ты выходила из дома, Марианна?
Она прищурилась:
— Я не твоя служанка. Быть женой Мокану — не значит быть твоей рабой. И с каких пор я должна спрашивать разрешение для совершения самых обыденных действий? Ты же не спрашиваешь моего разрешения и шатаешься по притонам в поисках приключений, когда семью рвет на части.
Я почувствовал, как в голову со всей дури ударила ярость. Каждое ее слово было одновременно и заслуженным, и несправедливым. Сам не понял, как схватил ее за горло рукой и прошипел:
— Нет, ты не моя раба, Марианна. Ты моя жена. И должна в точности делать так, как я говорю. Потому что ЭТО — не моя блажь. В первую очередь, я забочусь о твоей безопасности, понимаешь? — Я слегка сжал руку и продолжил. — Ты моя жена, и значит должна слушаться меня. Беспрекословно. И мне глубоко наплевать, отец, мать, брат или сестра. А тем более, подруга. Если я сказал, ни с кем и никуда, то будь добра — слушайся.
Она опешила от моих слов и со всей силы вцепилась в мою руку. Ее буквально трясло от злости:
— Я твоя жена, но я не вещь, Ник. Запрещая, объясни почему, возможно тогда я послушаюсь. А сейчас ты пьян. Отпусти. Ты делаешь мне больно.
Верно, малыш, я пил. Хлестал виски в самолете, стараясь заглушить в себе последние остатки того, что люди называют совестью. Так как отчетливо представлял себе, что нас с тобой ждет дальше.
Усмехнулся, но все же ослабил хватку:
— Больно, Марианна? Брось, ты отлично знаешь, КАК я делаю больно. А это, — я снова нажал на шею, — это же так… ни о чем… Я просто хочу, чтобы ты знала, если я что-то запрещаю, значит на это есть причины. Важные причины. И если я не раскрываю тебе их, то значит и не надо, чтобы ты знала. Просто выполняй мои требования, и у нас не будет никаких проблем. — Наклонился и издевательски провел языком по ее губам. — А сейчас, малыш, лучше зайди в дом.
Только отвернулся, чтобы уйти, как услышал презрительное:
— Не смей ко мне приближаться после своих шлюх.
Проигнорировав замечание о шлюхах, я резко развернулся к ней и вздернул бровь:
— Даже так?
— Меня тошнит от тебя. Я видела тебя с ней. Не считай меня покорной идиоткой, Мокану.
В ее голосе слышались слезы, но моя девочка сильная. Она не срывалась, хоть и тряслась от злости и обиды. А я все сильнее сжимал руки в кулаки, сдерживая себя от желания прижать ее к себе и успокоить, уверить, что нет никакой другой женщины, что она может выходить куда угодно, как раньше, когда достаточно было лишь предупредить меня по звонку о своих перемещениях. Пришлось задушить в себе внезапный порыв.
