Единственное, что я знал наверняка, — когда-нибудь именно так и будет. Когда-нибудь я избавлюсь от боли навсегда… когда сам превращусь в тлен.
Глава 22
Последний раз я ехала сюда пять лет назад… ночью, в снегопад. Но я бы нашла эту дорогу с закрытыми глазами. Чем ближе подъезжала к особняку, тем быстрее билось сердце. Оказывается, это не просто — приехать к своему прошлому, к тому самому, от которого бежала, сломя голову. Я бы не возвращалась в это место, если бы не вещи, которые привезли с дома на нейтралке. Его я тоже продала. Серафим сказал, что там есть важные документы, расчетные листы, договора. Что нужно перебрать бумаги, а он сейчас не может этим заняться. Конечно, не может, он занимается совсем другими делами… намного важнее для меня, чем какие-то бумажки… Серафим заботится обо всех путях к отступлению после того чудовищного преступления, которое мы собрались совершить. Скрытие всех следов и улик, а если сказать словами самого Серафима, "прикрытием вашей задницы". Да, за эти четыре годы мы сблизились. Даже подружились. Как бы странно это не звучало. Если учитывать, что этот тип каждый день "убивал" меня раз… надцать всеми различными способами, а я ругалась на него похлеще сапожника и ненавидела каждый раз, когда он говорил "вы убиты, госпожа Марианна… вы красивый, обворожительный труп, лежащий на коврике в спальне Асмодея… кстати, вы помните, что он не гнушается мертвецами?"
В этот момент мне хотелось выцарапать эти серые глаза. Но Серафим давал мне знания. Очень ценные, глубокие, интересные. Он провел много лет в Азии. Его слабость — это холодное оружие. Он ловко владел любым видом ножей, мечей, кинжалов. Эти знания ищейка отдавал мне, и, я бы сказала, отдавал очень профессионально. Мне казалось, что на этом свете нет ничего, чего не знал бы этот тип. Анатомию демонов, их способности, скорость удара когтей, время действия смертельного яда, на сколько миллиметров проникают в кожу клыки. Блокировка проникновения в мозг. Теперь я понимала, почему королевские ищейки, находящиеся у него в подчинении, самые лучшие солдаты Братства — он выбирал их сам. Что ж, мой бывший муж не держал бы возле себя бесполезного помощника, а Серафим пробыл с Николасом бок о бок несколько столетий.
Прошло пять лет, а я все еще не могу думать о НЕМ спокойно. Сколько времени нужно, чтобы забыть? Говорят, что время лечит, стирает память, притупляет боль.
Нет, время не лечит, оно просто бежит вперед, а ты остаешься в прошлом. Какая-то часть сердца и души остается там навечно. Но есть мгновения, когда все оживает, возвращается с такой остротой, словно это произошло вчера. И эти воспоминания лучше не трогать. Сейчас я не просто их трогала, я в них вернулась и окунулась все в ту же обжигающую серную кислоту боли. Каждый километр, приближающий меня домой, заставлял сердце биться в висках, задыхаться. Готова ли я к встрече с прошлым? Нет. Не готова. Никогда не готова. Наверное, через столетие я не смогу спокойно произносить его имя, чувствовать запах его одеколона или слышать голос на видео. Я успокаивала себя, что это в последний раз. Точнее, что это последняя ниточка, которая все еще нас связывала — вот этот дом, который мы выбирали вместе, в котором родился Ярик и прошли самые счастливые годы нашей совместной жизни.
Я свернула на узкую дорожку и сбросила скорость. Впереди виднелись ворота особняка и темные окна. Только на первом этаже, в крыле прислуги, горел свет. Сегодня я всем им дам расчет. Кто-то переедет со мной в новый дом, а кто-то получит увольнительные и будет искать другую работу. Рекомендательные письма все получили.
Я припарковала машину и вышла. Вдохнула горячий летний воздух полной грудью и вошла в дом.
Как странно, но дома хранят свой особенный запах, свою ауру. Иногда можно закрыть глаза, но безошибочно определить, что ты дома лишь по запаху. Я поставила сумочку на стол и медленно поднялась на второй этаж, в кабинет Ника, толкнула дверь, включила свет. На столе стояла большая картонная коробка с надписью "документы".
С того дома… с того проклятого места, где он меня запер.
Я тяжело вздохнула и сделала несколько шагов по кабинету. Как будто и не прошло пять лет. Все так, как и было при нем. Беспорядок на столе, приоткрытая дверца бара, в котором красуется графин с виски и два бокала. Рядом коробка с кубинскими сигарами. Я подошла к шкафчику. Протянула руку, открыла коробку и поднесла сигару к лицу. Закрыла глаза вдыхая запах табака:
"Я говорил тебе, что ты мой наркотик? Мой личный антидепрессант"
Я даже вздрогнула и дотронулась до щеки так же, как и он тогда, когда произносил эти же слова в этом самом кабинете. Все тело скрутило от дикой ломки. Внезапно. Быстро и безжалостно. Словно не прошло пять лет. Ничего не изменилось. Совершенно ничего. Я все так же им одержима. Мне все так же больно. Мне дико и плохо без него.
Я научилась жить одна, но я не разучилась его любить. Иногда мне до боли хочется его увидеть. Просто издалека… или услышать его голос. Ненавижу себя за это. Ненавижу каждую мысль о нем и не могу с этим справиться. Мое сердце разодрано оно не зажило за все эти годы, оно все так же кровоточит, оно болит, саднит, ноет, рвется на части снова и снова. За все эти пять лет Ник ни разу не дал знать о себе. Он забыл меня, вычеркнул из своей жизни. Я даже "видела" его мысленно в каком-то ночном клубе с неизменной сигарой в зубах, блеском в порочных синих глазах, высматривающего очередную жертву… а, возможно, он счастлив с другой женщиной… Вспоминает ли он обо мне? О нас?
Ответ очевиден, как то, что я живу — нет. Когда Нику кто-то или что-то нужно, он достанет это из-под земли. А, значит, я ему не нужна, если так легко смог забыть и жить где-то вдалеке, не вспоминая ни обо мне, ни о детях, а я, глупая и жалкая, воспоминаниями рву душу в клочья.
Положила сигару обратно и, судорожно вздохнув, села за стол, раскрыла коробку. Все аккуратно сложено в папки. Я доставала их и перекладывала на стол, листая документы.
На глаза попалась папка "Личное". Открыла. Совершенно пустая. Только запечатанный конверт. Взяла его в руки увидела написанное от его руки "Марианне".
Осторожно вскрыла конверт, и он выпал у меня из рук, подняла с пола и достала письмо. От первых же слов перед глазами все поплыло. Зажмурилась, пытаясь взять себя в руки…
"Здравствуй, Марианна. Знаю, сейчас ты не просто удивлена, ты буквально ошарашена, получив это письмо. Но, поверь, твои удивление и растерянность ничто по сравнению с тем, что сейчас чувствую я. Сам не знаю, зачем пишу сейчас его. Может быть, оно так и останется в ящике моего стола; может, я сожгу его сразу после написания или на следующий день… А, может, мне все-таки хватит смелости, или, скорее, наглости отправить его тебе. И тогда ты сможешь прочитать, если, конечно, захочешь после всего, что произошло, в чем я теперь начал сомневаться.
Я скучаю, малыш. Прошло всего два дня с тех пор, как я приехал домой после встречи с тобой, а я уже безумно соскучился. Домой… Хотя теперь, черта с два, я могу называть это огромное холодное здание своим домом. Скорее, временное пристанище. Такое чуждое без тебя, унылое, глядящее в темноту пустыми глазницами окон. Оказывается, дом — это не архитектурное здание, а живой организм. Он дышит тогда, когда наполнен уютом и любовью. Ты знала это, Марианна? Конечно, знала. Такая маленькая и такая мудрая. Я же понял это только теперь, спустя сотни лет своего существования. Теперь, когда остался один на один с этим огромным умирающим домом. Он так же, как и я сейчас, прозябает в одиночестве. Два зверя в ожидании. Чего мы ждем, любимая? Хотелось бы думать, что дождемся того, что сможем снова дышать с облегчением, а не загнемся с ним на пару в агонии безысходности.
