***
Не знаю, сколько времени прошло, мне казалось, что я засыпаю под сильный вой ветра и шорох сухих веток над головой, потом я снова открывала глаза, смотрела на Ника. Его кожа уже приобрела сероватый оттенок. От голода началось разложение клеток, а истощение и дикий холод ускоряли процесс. Под своей щекой я слышала, как бьется его сердце. Нет, не его. Это мое сердце. МОЕ — оно бьется, и билось всегда для меня. И пока оно стучит — я могу дышать. Когда мне казалось, что Ник засыпает, я будила его, рассказывая о детях… о том, какие они взрослые и как сильно Сэми похож на Ника. А Ками, его маленькая принцесса, каждый день пишет ему письма и складывает в дальней комнате нашего особняка, а Ярик мечтает, что, когда вырастет, поедет искать папу и обязательно найдет. Они его не забыли. Не было дня, чтоб не спросили об отце.
Я говорила, а сил почти не осталось, голос звучал все тише и тише. Меня уже не лихорадило. Я так замерзла, что не могла пошевелить ни руками, ни ногами. Мне казалось, я примерзла к нему и не смогу оторваться. Пусть так. Только бы не разжимал рук никогда.
***
Прошла, кажется, целая вечность, а мы все лежали на этой заледенелой земле, и я чувствовал, как жизнь вытекает из нас обоих. По крупицам. По капелькам. И это было охренеть как больно. Когда ты ощущаешь, как иссякают все твои силы, как все медленнее бьется сердце любимой рядом… Ты уже почти не слышишь его, и паника сжимает твое собственное ледяными клещами, потому что не знаешь, отчего это происходит. То ли от того, что ты слишком слаб, чтобы уловить еле ощутимое трепыхание ее сердца… То ли, потому что оно уже перестало биться.
Дикий страх накатил и затопил все тело с головой, и я резко распахнул глаза — единственное, на что был сейчас способен. Первое, что увидел — встревоженный сиреневый взгляд, и наивное, совершенное глупое сейчас облегчение все же осторожно коснулось груди.
Стиснул зубы, собирая силы и поднимая руку, чтобы коснуться ее хотя бы еще раз… Напоследок. Пока еще теплую… Живую…
— Прости… малыш… Прости меня… за все.
***
Я смотрела ему в глаза и понимала, что собираюсь с силами, чтобы ответить. Он касался моей щеки из последних сил. Мне стало страшно, что потом он не сможет… потом будет поздно, и я останусь одна в этом мертвом лесу. Он уйдет… а я останусь. Без него. От голодной боли скрутило все тело, пекло внутренности. Но я не стонала, чтобы не добить его и своими муками. Я терпела, но понимала, что сил все меньше. Скоро я буду выть, как животное, когда начнется распад плоти. Мы должны уйти раньше… пока имеем человеческий облик. Пока можем уйти достойно.
— Ты… ты прости меня, — прошептала очень тихо, но я знала, что он слышит, — сделай это сейчас, пожалуйста. Мне так больно… так холодно, Ник. Так холодно. Сейчас, любимый.
***
Я закрыл глаза, уступая ей. Сил ответить совсем не оставалось. А мне они еще нужны будут. Нам обоим нужны будут мои силы…
Засунул руку в карман и вытащил то единственное, что все это время сдерживало меня в горах. Крошечный предмет, лучше любой цепи удерживавший Зверя на таком расстоянии от нее.
Кольцо, когда-то брошенное Марианной мне в лицо. Каждый раз, сжимая его в руках, я вспоминал, почему и зачем я здесь.
Облизнул пересохшие губы, не отрывая от нее взгляда, и медленно поднял ледяные пальчики, будто разом ставшие тонкими, почти прозрачными.
Но не спешил надевать его, ожидая ее разрешения. Пусть это всего лишь на несколько минут, но она должна принять это решение самостоятельно. Последнее решение в своей жизни.
Марианна слабо улыбнулась и осторожно кивнула в знак согласия.
— Я любил тебя… всю свою вечность… Марианна…
***
Он надел кольцо мне на палец, и я чувствовала, как слезы текут по моим щекам, замерзая, превращаясь в лед. Но в этот момент боль от холода и голода отступила. Любимый. Как же ему больно сейчас. Он должен сделать то, что я бы не смогла сделать никогда… ради меня. Все только ради меня. Я хотела, чтобы Ник простил меня за это. За то, что сейчас будет умирать дважды. Первый раз вместе со мной, а второй совсем один. Я сделала усилие и обхватила его пальцы, почувствовала в них рукоятку кинжала, поднесла лезвие к своей груди и, глядя в безумно любимые синие глаза, которые потемнели от отчаяния, прошептала:
— Я любила тебя всю свою вечность… Ник.
***
Слышать это признание… от нее… сейчас. это было больно. Безумно больно… И бесценно… Важнее, чем глоток воды для страждущего от жажды в пустыне… Драгоценнее, чем корка хлеба для умирающего нищего… Прекраснее, чем чувствовать нежные лучи солнца на коже после пяти сотен лет жизни в кромешной тьме…
В этот момент эти слова стали для меня всем. Именно ради них мне была дана эта никчемная жизнь…
И ради этого мгновения стоило пройти все те шесть кругов Ада, что я оставил за спиной. Пройти, чтобы окунуться в самый страшный, последний, седьмой круг.
Прошептал занемевшими ледяными губами:
— Закрой глаза, любимая.
***
— Нет, я хочу смотреть на тебя… хочу, чтобы ты остался в моих глазах. Хочу, чтобы навечно остался в них. Прости меня… прости за это, — я почувствовала как голос совсем исчезает, — но я буду с тобой… ты меня почувствуешь. Обещаю.
Сжала его пальцы сильнее и улыбнулась из последних сил. Я хотела послать ему надежду, дать кусочек тепла. Пусть больше никогда ему не будет больно.
***
— Я заберу тебя туда, где мы будем счастливы.
— Только не отпускай меня, держи крепче. Не разжимай рук.
— Не отпущу. Никогда. Клянусь. Буду держать до последнего вздоха. Моего вздоха.
Я потерял себя в ее глазах. В той любви, что плескалась в них. Резко вонзил кинжал ей в сердце, а сам потонул в сиреневом цвете, поглотившем всего меня… Мои мысли… Мои чувства… мое прошлое… будущее и гребаное настоящее, в котором я убивал одним движением, одним орудием сразу двоих… Успел сплести пальцы другой руки с окровавленными пальцами Марианны, которые она невольно прижала к своей груди. Я смотрел на нее, забирая ее последний вздох, последний взгляд. А потом она уронила голову мне на грудь… Я заорал. Захрипел. Взвыл. На несколько секунд обезумев от отчаяния, от потери, от того, что я еще жив, а она уже нет… От того, что по моим рукам течет ее кровь, и она еще теплая…
Осторожно закрыл ей глаза, в которых навечно осталось мое отражение.
Я не знал, откуда появились эти чертовы силы обнять мою мертвую девочку, но я обещал, что не отпущу, не разожму рук. Прижал к себе, последний раз вдыхая запах ее волос, смешавшийся с запахом снега и смерти, уже наточившей свою косу и в нетерпеливом ожидании кружившей надо мной… Ее она уже забрала, проклятая.
Мне казалось, что я вижу жуткий образ… и кровавую пасть, оскаленную в триумфальной улыбке… и пустые глазницы бездны. Почувствовал, как щелкнула под зубами оболочка капсулы, и яд обжег небо.
