* * *
Арно зашёл в кабинет и положил на стол папку с фотографиями.
— Здесь бизнесмены и политические деятели, когда — либо проявлявшие интерес к идеям, выдвигаемым Эйбелем. Те, к кому ублюдок должен был обратиться за помощью. Ребята фотографировали их двадцать четыре часа в сутки. И, как видишь…
— Ничего. Ничего не вижу… — разложил снимки на столе, присматриваясь и всё больше понимая, что это бесполезно.
— Подонок слишком хорошо шифруется… — звук открываемой бутылки, и вот уже Арно протягивает мне бокал бренди. Опрокинул в себя напиток, смакуя обжигающую жидкость на языке.
— Но так не бывает. Какого хрена! — последние слова прорычал, начиная злиться и на своих людей, и на грёбаного Доктора, так мастерски исчезнувшего с моего поля зрения. — Так не бывает, Арно, ты понимаешь? Он сейчас в полной заднице. Вся его семья в моих руках. И он знает об этом. Он просто обязан искать поддержки у своих бывших покровителей. Сам или через кого — то. Ищите дальше. И чтобы в следующий раз ты мне принёс всего одну фотографию — с посредником между Эйбелем и ими! — взмахнул одним из снимков в воздухе и кинул его на стол.
— Рано или поздно он появится, Рино, ты же светишь его дочь на всех важных мероприятиях.
— А я не хочу рано или поздно, Арно, — встал с кресла, сметая все бумажки со стола, — я хочу сейчас. Проклятье. У меня не так много времени!
А, вернее, у меня практически не было этого времени. Потому что я чувствовал, что могу сорваться в любой момент. Особенно после произошедшего. Могут отказать все тормоза, и я, к чертям собачьим, потеряю контроль над ситуацией и убью Викки раньше положенного ей времени. Искромсаю, исполосую, заставлю истекать кровью её…и себя. Доведу до сумасшествия, и сам свихнусь с ней. Из — за её мучений. Из — за слёз, оставляющих кровавые дорожки на бархате щёк. Из — за взгляда, полного презрения и злости. Не мольбы, дьявол её подери. Не мольбы!
А тогда…тогда я не смогу заставить Эйбеля пройти через тот Ад, что я ему приготовил. А это значит, что вся моя жизнь окажется всего лишь никчёмным пустым существованием, всего лишь кратким мигом в вечности этого урода. В вечности, которую я собирался сократить на столетия, при этом растянув последние его часы в вечность.
— А что, если, — я развернулся на пятках и склонился к вальяжно рассевшемуся на стуле помощнику, — этот посредник среди нас?
— Исключено! — резко, отрывисто. Прищурился, глаза блеснули недовольством. Да, парень, в такой ситуации я буду сомневаться даже в твоём персонале. — Среди моих людей нет предателей.
— В общем, мне плевать, Арно. Я даю тебе два дня. Через два дня я должен знать, как выглядит этот посредник, или же местонахождение Эйбеля. Можешь идти. Свободен!
Арно встал и уже возле двери обернулся и, будто только вспомнив, спросил:
— Мне звонила Елена. Умоляет о встрече. С тобой. Я так понимаю, устранить? Или сам разберёшься?
— Устранить. Можешь поразвлечься сам, если тебе захочется.
Мерзавец скривился в подобии благодарной улыбки и захлопнул дверь.
Чёрт. Встречаться снова с этой девицей не было никакого желания. Особенно после той ночи, которую я провёл с ней. После того, как закончил истязать Викки, раздался звонок от Елены, и я, даже не переодевшись, в залитой кровью одежде, поехал к ней домой. Я был возбуждён до предела, казалось, от желания болела каждая клетка.
Она вышла встречать меня в гостиной особняка, и я тут же повалил её на диван, сминая руками соблазнительное тело, лаская пальцами мокрую плоть. Сучка уже была готова к моему приходу. Её не нужно было возбуждать, ей не требовались прелюдии. Только опрокинуть и рывком ворваться в горячее тело, наполняя и растягивая, уворачиваясь от её поцелуев. Но, бл***ь, я смотрел на её закатывающиеся глаза, ощущал, как распарывают её ногти мою одежду, и понимал, что не хочу её. Член стоял колом, причиняя адские страдания, даже от мельчайшего движения, а я её не хотел. В голове возникал совершенно другой образ. Образ той, кто действительно будоражила кровь, вызывая самые настоящие бешеные эмоции, а не Елены. Блондинка могла вызывать только низменную похоть, механическую потребность разрядиться. Но самый настоящий секс происходит в голове. Самые чистые удовольствия и ошеломительные оргазмы происходят в нашем сознании. Не в движениях тел, нет. В голове. Представлять, как я прикасаюсь к Викки, как терзаю губами её рот, впервые после стольких лет!
Я так и не трахнул Елену. Она кричала подо мной, извиваясь от боли и лихорадочно сжимая мои пальцы изнутри, пока я драл на части её тело, вспарывая белую кожу, наблюдая, как густая жидкость окрашивает ненавистный белый цвет в чёрный, как заполняется комната металлическим ароматом её крови. Сжимал пальцы на тонкой шее и рычал от удовольствия, глядя, как закатываются её глаза в предсмертных конвульсиях. Она царапала мою руку когтями, а я кончал от вида её мучений. Да, малышка, я самый настоящий больной ублюдок, получающий удовольствие только от боли партнёрши. Ублюдок, неспособный заставить себя поцеловать женщину. Первой и последней, кого я целовал, была Виктория Эйбель. Десятки лет назад. Оттрахать — да. Ласкать до изнеможения — да. Заставить выть в агонии — да. Но не целовать. Только не ту, чьих губ касались другие мужчины. Моё извращенное табу. Даже с Викки. Я не хотел смешаться на её языке со вкусам других мужчин. Не мог касаться ее губ губами, потому что это важнее секса, это акт любви, а не похоти, и я не готов отдавать ее той, кто не заслужила даже моей привязанности… я хотел, дьявол, как я хотел ворваться в ее рот языком и пожирать горячее дыхание, пить стоны и крики, ласкать ее губы, кусать, терзать…и, бл**ь, не мог. Я не хотел признать ни ей, ни себе, что люблю эту суку до сих пор. Словно именно поцелуй мог сломать мою дикую жажду мести.
Надо было тогда же её и убить. Сам не знаю, почему этого не сделал. Хотя, нет, знаю. Даже тогда мысли были заняты Викторией настолько, что я попросту застегнул ширинку и, оставив шлюшку на диване, поехал домой. Поехал, понимая, что своей последней пыткой навсегда стёр всё хорошее, что когда — то было между нами. Да, и плевать. Мне не нужно наше прошлое. Я давно решил, что нарисую ей новое будущее, дорогу в Преисподнею, вымощенную её слезами и кровью!
* * *
Мне не хотелось открывать глаза. Я так и лежала с закрытыми веками, чувствуя его присутствие. Его запах, его дыхание. Зачем он здесь? Смотреть, как мое тело борется со смертью? Наслаждаться моей болью? Или добивать меня словами, резать ими на части снова и снова.
Нет…физическая боль, причиняемая кем — то, не так ранит, как слова. Именно словом можно вывернуть наизнанку, выпотрошить все внутренности, искромсать сердце, измельчить в порошок, сжечь душу. Умертвить. И при этом не прикоснуться и пальцем. Если он думает, что причинил мне боль, разрезая мою плоть, то он ошибается. Он резал меня словами, ненавистью, презрением и равнодушием, цинизмом. Они вонзались в сердце как иголки, они протыкали его насквозь, и оно кровоточило, пульсировало, сжималось, пытаясь остановиться и билось…проклятое. Иногда вынесение приговора страшнее его исполнения. Он провел у моей постели много часов, все то время, пока я звала Смерть…она сидела рядом в его обличии и не забирала меня.
