Я покачал головой.
Скелет похлопал меня по руке.
— Рекомендую последние штрихи наносить аэрозолем. Поначалу не очень ловко выходит, но в этом отношении я часто вспоминаю три отцовских золотых правила успеха: практика, практика, практика.
Я осознал новое ощущение: Раздор жал на тормоз. Мы свернули на уже знакомую гравийную аллею, миновали большие черные ворота и покатились в пейзаже округлых холмов и долин. Портал приближался, и ко мне пришел ужас: я отдал себе отчет, что это мое последнее поручение на службе у Агентства. Вопреки намекам Смерти, что я смогу узнать что-то от попутчиков, ничего такого, что могло быть заполнить пропасть во мне, я не обнаружил. Особенности, придававшие их жизням смысл, оказались обыденными и в конечном счете предсказуемыми, и в этом разговоре я продолжал участвовать из привычки, без ожиданий.
— Но что именно делало вашу жизнь стоящей?
Скелет сердито клацнул зубами.
— Раз вы так грубо настаиваете… Ничто не определяет вас точнее вашей работы. Если работа не способна вас осчастливить, следует оставить ее и найти такую, которая способна. В этом и будет вам блаженство. — Он уставил на меня пустые глазницы. — Нашли ее — крепите ее каждым атомом своего существа, погружайтесь в нее, ни о чем другом не думайте. Лишь так воплотите всего себя и лишь тогда прекратите искать. — Он вздохнул. — Моя работа благословила меня несокрушимым уважением ко всему, чем я занимался, и незыблемым почтением ко всем, кого знал. Вот что такое, по моему разумению, долг, и долг придал моей жизни смысл.
Словам этого костяного мешка не удалось меня тронуть. Я отвернулся и стал смотреть, как скользят мимо гладкие очертания холмов, прислушался, как колеса хрустят по гравийной дороге. Чуть погодя я полез в карман и достал сережку Эми. Поразглядывал ее недолго, затем быстро и силой проткнул ею мочку и вдел сережку себе в ухо. Боль оказалась едва заметной, и я тут же почувствовал себя увереннее и безопаснее. Даже последнее замечание скелета не смогло меня поколебать.
— Милый штрих, — сказал он. — Но макияж у вас все равно паршивый.
Это не конец света
Мы миновали ворота поменьше и теперь ехали вдоль потока, серебряного в лунном свете. Постоянное атональное пение Раздора перемежалось удовлетворенным треском Церберовых челюстей и неразборчивыми стонами покойников. Мог ли хоть один из них помочь мне с искомым ответом? Вряд ли. Я задумался, не стоит ли мне выбросить из головы свой поиск, тихонько выскользнуть из машины и закопаться на одном из этих темных склонов — но тут Раздор прервал мои мысли яростным ревом.
— Ненавижу эти долбаные КПК! — От этой его вспышки все примолкли. Даже Цербер ненадолго оторвался от трапезы. — Долбаная дурацкая сраная техническая хрень! — бушевал он. — Надо было назвать их БНЕ — безмозглой неисправной ‘ботнёй.
— Что случилось? — спросил я.
— Смерть послал сообщение, но я, блин, не могу до него добраться. Каждый раз, как нажму на иконку «Читать», так этот ‘баный урод отключается. С тем же успехом раздавали б кирпичи людям, пусть бы лупили себя по башке! — И он принялся именно это и делать — с силой применять КПК к своему косматому виску.
— Важное сообщение?
Он ударил по тормозам, повернулся ко мне и ощерился.
— А я откуда знаю? Может, он хочет, чтоб я ему бургер захватил. А может, чтоб я еще разок пол-Европы убрал… Не могу, блин, прочесть!
— Может, давайте я попробую?
Этот вопрос задал Винсент — комплект головы, рук и ступней из подвала. Он сидел под задним стеклом и шевелил пальцами, как тюлень хлопает ластами, предвкушая рыбу. Раздор снизошел — метнул КПК через плечо. Промахнулся, аппарат стукнул скелета прямо в грудь и застрял между седьмым и восьмым ребрами слева. Скелет спокойно вытащил КПК и вежливо передал по адресу.
— Я знала, что это случится, — послышался чей-то новый голос. — Только думала, что попадет в меня. Не удивилась бы. Когда руки-ноги тебе вырвали и грудь разворотили, ждешь худшего… Похоже, могу с уверенностью предсказать, что никого другого тут так жестоко и отвратительно не прекратили.
— Меня, — сказал Винсент, тыкая в экран КПК указательным пальцем.
— И меня, — подал голос один из черепов в багажнике.
— Ладно, но никого больше. Я вот к чему.
Я оглянулся. Оказалось, что говорила женщина. Как она и намекала, в бедренных и плечевых суставах у нее зияли раны, от шеи до пупа тянулся отвратительный разрыв, почти все внутренние органы на виду. Ее внешность показалась мне и любопытной, и привлекательной, и я спросил:
— Как вы?
— Ужасно, — ответила она. — В смысле очень, очень плохо. Никогда не думала, что загробная жизнь такая кошмарная, хотя, как вы догадываетесь, уж я-то знаю. — Она зло рассмеялась. — Куда мы вообще едем? Вы в погребе ничего не сказали, а договор я в толк взять не смогла. Сплошь отказ от того да уступка сего — голова кругом.
— Мы направляемся к Нижнему хранилищу.
— Миленькое название… Мне нравится… Вообще ничего не понятно.
— Большего сказать не могу. Я там никогда не был.
— Спасибо. Теперь я себя чувствую совершенно безопасно.
— Расскажите, как вы умерли, — сказал я.
— Это запросто. У меня был ужасный день: два неудовлетворенных клиента потребовали вернуть деньги, женщина разоралась, когда я намекнула, что у ее мужа интрижка, ученый попытался опорочить и меня, и мои карты, и мою скатерть. Так себе удовольствие от работы. И я сказала себе: прогуляюсь-ка я вдоль реки. Поможет успокоиться, а нет — всегда успею удавить кого-нибудь трехфутовой бечевкой. Так или иначе, все получилось. Вечер оказался приятным, и последнее, что я ожидала увидеть, — ту громадную штуковину о семи головах, что размахивала когтистыми ручищами у меня перед носом.
Цербер прекратил грызть. Раздор обернулся. И сказал:
— Эта тварь назвалась?
— Возможно. Я не очень-то слушала…
— Какого она была цвета?
— Красноватая, — ответила покойница. — Местами светло-зеленая. И дерьмово-бурая. Будто кто-нибудь повалялся голым в поле, загаженном коровами, а потом истек кровью до смерти.
Раздор многозначительно кивнул и вернулся к рулю. Цербер заскулил и зарычал, но закуска неотвратимо увлекла его вновь.
— Короче, — продолжила она, — этот гад будь здоров злой оказался: всякий раз, когда я открывала рот, он плевался в меня огнем и кислотой, я все не затыкалась, и он выдал зверский рык, но я-то все равно не помалкивала, и тогда он меня хватанул рукой за шею. И все время нудил что-то про какой-то ключ, какие-то ворота и какое-то законное владение то ли тем, то ли другим, а я вроде как должна была ловить каждое его слово. Вот честно, к тому времени меня уже тошнило от всей этой истории. Пусть бы уже кончилась, и всё. Чуть ли не облегчение, когда началась резня и битье — если убийственную боль не считать, конечно.
