— Мне ничего не надо, — ответил он равнодушно. — А если б и надо было, вы б не смогли мне этого дать.
У меня в мозгу возникла мысль. Дело дикое и небезболезненное, но я чуял в словах Харона возможность, почву для переговоров. Начал я с того, что попытался понять, чего ему надо. Поразмыслив, решил, что знаю ответ и, что еще важнее, могу кормчему помочь. Далее прикинул шаги к тому, чтобы добыть нужное, несколько раз продумал их — проверил на выполнимость. Наконец убедил себя, что план может сработать… И вернулся за головой без тела. Она не проснулась, и на миг я подумал, что план может рухнуть при первой же попытке, но, когда подобрал ее, она открыла глаза.
— Я плавала в прекрасном теплом море, — сказала она тихо. — Мне там было так одиноко, я глянула назад и увидела город, встававший над берегом, и закатное солнце превратило его стены и крыши в золото.
— Чудесный сон, похоже.
— Да.
Я пригладил ее лохматые волосы и утер струйки крови с лица.
— У меня к вам предложение.
— Вы останетесь со мной?
— Мне нельзя. Но, кажется, я могу вам помочь.
Изложил ей свой план. Она согласилась немедля.
Я отнес ее к лодке, паромщик сидел на носу и скорбно вперялся в чернильные воды Стикса. При моем приближении он встал и тихонько откашлялся.
— Я — Харон… А, это вы опять. И ваша маленькая подружка… Чего вам на сей раз?
— Предлагаю обмен. Я вам — то единственное, что вам желанно, а вы мне — переезд на тот берег реки.
— Ваше предложение никчемно. Мне ничто не желанно.
Я примолк, лепя слова в голове, а затем открыл рот:
— Даже чье-нибудь общество?
Если мой вопрос и вызвал улыбку у него на устах, она оказалась мимолетной: его лицо быстро вернуло себе уксусный вид, а тон ответа был таким же безрадостным, что и прежде:
— Вы, разумеется, понимаете, что те, кто отправляется на тот берег, обратным путем не возвращаются?
Я ничего не сказал и ступил на борт.
Орфей и Эвридика
Я сел на носу спиной к реке и стене огня. Харон встал на корме, голова без тела — у его ног. Она глядела на него, широко открыв глаза, но взгляд его упорно сосредоточился на дальнем берегу. Лодка отплыла, Харон заговорил.
— Орфей — один из немногих вернувшихся, — сказал паромщик. — Вместе с женой Эвридикой, конечно. Она мне не очень-то понравилась. Всю дорогу и туда, и обратно жаловалась, что какая-то змея укусила ее и испортила всю свадьбу. Хотелось сказать ей: если тебе кажется, что у тебя не ладится, попробуй-ка повозить бесчисленный поток мертвецов через вонючую речку — вечно. Естественно, прежде чем я узнал о планах Хозяина на мост…
— Какой мост? — встряла голова.
Харон закрепил шест, поднял голову к своей груди и повернул ее лицом вверх по течению.
— Видишь вон те факелы у Великих врат?
— Да.
— Там первый мост через Стикс. — Он мрачно вздохнул. — И ладно бы еще, что это оставит без работы единственного паромщика Нижнего мира. Бесчисленные годы преданной службы, отданные им — за что? Чтобы оказаться на свалке, как последний битый труп без номера…
Еще на берегу я решил, что те факелы — просто очередное созвездие местных костров, но здесь, посреди реки, их цель стала ясна. По обе стороны реки стояли два громадных красных демона. Они держали шесты толщиной с дерево, к верхушкам которых было привязано по десятку с лишним трупов. Кто-то корчился, но в основном все обмякли — но яростно горели, и свет от факелов озарял недостроенный мост из полированного черного янтаря, восемь громадных арок над рекой. Сотни других мертвецов занимались его возведением, трудясь каменщиками, отделочниками, чернорабочими и монтажниками, и, хотя сновали они по стройке безо всякой прыти, сама их численность двигала работу вперед. От этого потустороннего зрелища веяло зловещим: строительство почти завершено.
Харон положил голову обратно к своим ногам и продолжил грести.
— Иногда хотелось спихнуть Эвридику в Стикс, — продолжил он, — но профессиональная гордость не позволила… Орфей — другое дело. Он мне поначалу глянулся. Приятный вокал — хотя я обычно не терплю подобной чепухи, и он, конечно, был сущая молния, когда дело доходило до лиры, а доходило оно частенько. Это его в итоге и спасло. Улестив меня и переплыв на ту сторону, он добрался до Хозяина и умолил его вернуть Эвридике жизнь. Пару песенок спустя вернулся и стал выпрашивать билетик на двоих в Верхний мир. Мне было велено не отказывать, я и не отказал — и вот как меня награждают за мое послушание! — Гребля ненадолго сделалась ожесточеннее, а затем на губах Харона вновь мелькнула бледная улыбка. — Но он был живец, а она — трупец. Будущего никакого. И хотя он был сносным музыкантом, ему не хватало веры. В слово Хозяина он не поверил, хотя его убеждали, что, если он не обернется ни разу, жена дойдет с ним до великих ступеней…
— Каких ступеней? — вновь вмешалась голова.
— А, ну да… Естественно, вы не знаете. Когда-то между нами и Верхним миром имелась лестница, пока руководство не затребовало скоростной лифт. Беда в том, что они уничтожили лестницу прежде, чем разобрались с техническими неувязками. Типичные бюрократы. Говорил я им: не стесняйте себя в выборе, пусть будет лестница. Но меня больше никто не слушает. И что, как думаете, случилось? Лифт доезжает до середины шахты — и падает камнем… Говорили, к утру починят, но пока все поставки происходят прямее, через всякие расщелины и дыры. Повезло вам, что приземлились так мягко — не всем трупцам так везет.
— Я благодарен за свою удачу.
— Так и Орфей тоже — пока не обернулся. Хотел проверить, что Эвридика еще идет за ним, но она исчезла, как только его тупая башка повернулась на жирной шее. Конечно, он побежал вниз по лестнице и попытался доказать свое, но я был непреклонен. Он простоял неделю, плакал, стенал, играл одну навязчивую мелодийку за другой, лупил себя по безукоризненной груди и рвал на себе безупречные волосы — но я не мог взять его на борт, и он наконец сдался и вернулся в Верхний мир. По чести сказать, я уже был рад, что он убрался. Слыхал, что вскоре его порвали при каком-то религиозном ритуале: подозреваю, заскучали до безумия от его нытья.
Мы приближались к противоположному берегу. Харон все говорил и говорил, но я бросил слушать. Мое внимание поглотила стена пламени. Рев огня оглушал, жар устрашал, обжигал. Я лишь жучок, что бежит по жерлу извергавшегося вулкана.
Наконец мы выплыли на отмель, я вышел на берег, оказавшийся тверже алмаза — и черный, как пустота меж звездами.
Влечение этого места было сильно, однако иная тяга держала меня у лодки. Я обернулся, надеясь напоследок посмотреть на голову без тела. Она разговаривала с паромщиком. Он кивнул, подобрал ее и отнес на нос. Ее пронзительные карие глаза поглядели в мои.
— Вы за мной когда-нибудь вернетесь? — спросила она.
