Смерть появился вновь, уселся и уставился на меня. Он переоделся в дневное: ботинки «Тимберленд», бледные джинсы, кремовая футболка и черно-белая рубашка в клетку, как у лесорубов.
— Заседание через пять минут, — объявил он. — Начнем вовремя — больше времени останется на дела после обеда.
— Что у тебя сегодня? — спросил Раздор.
— Смерть из-за несчастного случая, — вздохнул Смерть. — Невеселое дело.
— Как всегда.
Смерть кивнул.
— Впрочем, довольно сообразное. Вся жизнь нашего клиента — сплошной каталог несчастных случаев. У него шрамы от бритья, от охоты на акул, от раскалывания заледеневшего мороженого. Шрамы на голове и шее, на коленях. Всю жизнь он перескакивает из одной маленькой трагедии в другую. — Он глубоко вдохнул. — Пару недель назад он врезался в меня.
Смерть уставился в стол с таким состраданием на лице, что оно напомнило мне лицо моей матери, когда она обнаружила меня в ресторане — через пять лет после того, как я исчез.
Мы покинули столовую втроем и взобрались по лестнице на первый этаж. Коридор пустовал, но из первой комнаты слева доносился смех. Раздор вошел без стука, встретили его без восторга. Я развернулся и заметил, как Смерть закрывает дверь с табличкой «Шеф» — ту самую, которую я видел в понедельник, после душа. На миг увидел железную витую лестницу наверх.
— Никогда нельзя ждать от Дебоша, что он все сделает как надо, — сказал Смерть.
И вот, конь бледный
[25]
Переговорная: продолговатый, покрытый формайкой стол, вокруг него шесть стульев, мигающий флуоресцентный свет прямо над головой, кофемашина на деревянной стойке в дальнем левом углу, ксерокс — в дальнем правом. Смерть сел во главе стола, Дебош — строго напротив; слева — Мор и Глад, справа — я и Раздор. Стены голые, но выкрашены в угрюмый крабий красный — оттенок люто не в ладах с расцветкой Раздорова наряда. Поскольку и его наряд как таковой был не в ладах сам с собою, все вместе веяло громадной тревожностью.
Стол укрывали бумаги.
— Доброе утро всем, — сказал Смерть. Оглядел комнату, ожидая отклика. Похоже, никто не оживился. — Будут ли вопросы перед тем, как мы приступим? — Пустые взгляды. — Тогда объявляю заседание открытым. — Он театрально кашлянул. — Сегодняшняя встреча посвящена следующим темам: новые данные от Мора, Глада, Раздора и от меня; предложение по новой системе архивации; обзор наших полевых Агентов; разнообразные прочие вопросы, какие могут возникнуть в ходе сегодняшней дискуссии; сообщение от Шефа. Давайте начнем с новых данных. Мор?
— Ну, докладывать особо нечего. — Голос у Мора был спокойный, уверенный. Он встретился взглядами со всеми в комнате, включая меня. — Выпуск партии 08/99 оказался проблематичным, но, если все сложится, мы ожидаем всемирное заражение в течение трех лет. Ушибы чуть более загадочны: после многообещающего начального распространения кровоподтек, судя по всему, рассасывается. Чрезвычайно разочаровывает. Я перепланировал тестовый режим и вскоре ожидаю более положительных результатов.
Глад подхватил:
— Я воплотил все рекомендации, обсужденные на субботнем заседании. Сейчас исследую пищевые продукты, вызывающие рвоту. Первые пробы прошли вчера. На поверку ничего не оказалось. — Он хихикнул, но его шутку встретили ледяным молчанием.
— Я, — начал Раздор с большим апломбом, — должен был, предположительно, помогать Отделу разработки оружия с каким-то долбаным статистическим исследованием, но у меня времени не было. — Он вздохнул. — Вообще-то, мне до фени. — Он шмыгнул носом, огладил брюхо, громко рыгнул и поглядел на Смерть. — А у тебя что?
— Помимо обычной смертности — все подробности внесены в Архивы, — я занимался нашим новым подмастерьем. — Все взгляды обратились на меня, и я ощутил, как у меня в нутре завозилась змея страха. — В субботу доложу подробнее, но пока все гладко. Согласны?
— Не знаю, — ответил я. Это было честное признание, но подкова взглядов требовала большего. — Я не знаю, как это, когда все не гладко.
Вопрос застал меня врасплох — как обычно, ум мой был невесть где. Загробные привычки так запросто не стряхнешь.
В особенности я размышлял над словами, которые прочел накануне вечером, — об Аде. Как только Смерть запер дверь, я доковылял до стола и открыл Библию. С громадным возбуждением и предвкушением быстро отыскал нужный абзац. Он гласил: «И я взглянул, и вот, конь бледный, и на нем всадник, которому имя Смерть; и Ад следовал за ним». Я просмотрел остаток шестой главы Откровений, а затем и всю книгу, но ни одной отсылки полезнее не отыскал.
— Очевидно, — продолжил Смерть, — на выходных сможем оценить предметнее, и я тогда предложу всем доклад, а также финансовую смету. — Дуга пронзительных взглядов оставила меня в покое. — Итак, реорганизация архивов. Шеф в данный момент осуществляет переброску всех документов, ныне находящихся в Архиве конторы на втором этаже и готовых к оцифровке. По предварительным оценкам, период завершения этой задачи — два года, после которых все Дела жизни будут поступать в работу Шефу и лишь после этого использоваться, а дополнительные данные добавляться по необходимости. Отныне все Отчеты о прекращении будут подаваться Шефу по завершении и входить в состав соответствующих Дел жизни. Никакие документы не подлежат теперь выдаче без визы Шефа, а все документы, находящиеся в обращении, должны быть возвращены в течение ближайших десяти недель. Практические результаты применения этой системы должны привести к значительному уменьшению объема бумажной работы, большей эффективности использования времени и ресурсов, чувствительному сокращение числа ошибок и более посильному объему работы для всех нас.
* * *
Как и у всего прочего, у жизни после смерти есть свои времена полной скукотищи, а у ходячих зазор внимания короче всех. Желая взбодриться, мой ум повел меня обратно к Эми, в кафе на автобусной станции… где я перевернул фотокарточку.
Обычно я не люблю обобщать, но разок сделаю исключение: муж Эми выглядел, как уголовник. Паспортная фотография из кого угодно сделает бандюгу (в особенности если вам достало бестолковости сняться на ровном белом фоне), но этот при любом освещении смотрелся отморозком тройной выдержки с аферистским душком. У него была квадратная нижняя челюсть, бычья шея, набриолиненные волосы. От левого уха к уголку рта — шрам. Глазки пугающе крохотные, непроницаемо черные, первобытно глубоко посаженные. Щетина, загар, сломанный нос. И золотой зуб в придачу. Я к нему, конечно, приревновал: Эми выбрала его и отвергла меня.
— Мне понадобится больше подробностей, — сказал я, подавляя издевку. — Имя. Возраст. Где работает. С кем дружит. Когда выходит из дому.
Эми кивнула.
— Что пожелаешь. А зовут его Дермот.
Дермот, поди ж ты. Дермот и Эми. Мокрое и длинное. Что она в нем нашла? Человек, чье имя звучит как повод для конфуза. Я собрался вернуть ей снимок, но она отмахнулась. Я положил его во внутренний карман пиджака, где он и пролежал вплоть до моей смерти через семь недель.
