Как меня сшили обратно — тайна, которую я никогда не раскрою; почему аллигатор отъел от меня всего шесть мелких кусочков, неясно в той же мере. Возможно, просто вкус не понравился.
Донимает же следующее: если б я знал в могиле, что умер вот так, мои соседи обращались бы со мной с гораздо большим уважением.
Хранилище
Удостоверившись, что ампула при мне, я открыл дверь спальни и направился к черному ходу; но не успел я крутнуть ручку, как услышал громкий стон из коридора позади меня. Развернулся и увидел, как из своей комнаты вываливается Раздор. Он держался за голову и махал мне рукой, чтоб я подошел.
— Думал, может, это ты. — Пока я приближался, он разминал себе виски. — Чертова долбаная головная боль.
— Что стряслось?
— Выбросили из окна второго этажа прошлой ночью… ‘баные клоуны.
Он вновь застонал и пал на колени. Я глянул поверх его головы к нему в комнату. Почти все в ней было кроваво-красным — кровать, покрывало, ковер, лампочка, потолок, шкафы и стол. Стены уставлены красными стеллажами с учебниками по обороне, каталогами оружия, историями мировых конфликтов, фотоальбомами сражений, карманными методичками по военным стратегиям. Единственный не красный предмет во всей комнате — громадный двуручный меч справа от двери.
— Приятная цветовая гамма, — сказал я. — Вам идет.
— Спасибо… Но когда череп раскалывается — нахер, ужас просто.
Он продолжит тереть голову.
— Я вас не видел пару дней. Как ваш глаз?
— Нормально. — От воспоминаний о той ветке он постонал еще немножко.
— Вы меня позвали ради чего-то конкретного?
Он вскинул короткий большой палец к волосатому подбородку, почесал его.
— Да нет… Просто хотел удачи пожелать. Тебе пригодится.
Он протянул мне руку. Я принял ее в свою, и он сокрушил мне пальцы.
* * *
Я спустился по лестнице в погреб: семь ступенек до сада, развернуться, еще семь ступенек в подвал. Открыл дверь, и в ноздри ударил резкий дух плесени и тления. Я кашлянул и ощупью поискал на стене выключатель, попутно прикоснувшись к нескольким холодным, сырым предметам, но наконец нашел шнур.
Дернул, воскрешенное сердце во мне застучало.
И стал свет
[46].
Ряды бледных белых ступней торчали с деревянных полок со всех четырех сторон: землисто-желтые трупы, сложенные в стопки по семь, опрятными рядами. Сотни ног — какие-то подгнившие, какие-то свежие; какие-то — с культями пальцев, какие-то с полным набором по пять; какие-то покрыты кожей, какие-то — просто голые кости. Полки мертвой плоти, светящейся и жуткой в желтом сиянии одинокой лампочки.
— Кто там?
Голос говорившего был лишен интонации, как утиный кряк. Донесся он с одной полки справа, рядом с главным входом.
— Друг, — сказал я. — Вы где?
— Здесь. — В сумрачном углу, три ряда вверх, шевельнулись две белые ступни. — Чего вам надо?
Я пренебрег вопросом, но обошел стол и два стула посреди комнаты, добрался до говорившего. Заметил, что каждая полка была поделена на отдельные выдвижные ячейки на полозьях, по одной на труп. Я взялся за край его полки двумя руками.
— Что вы делаете?
Я потянул. Полозья заскрежетали.
— Оставьте меня.
Я вытянул тело на всю длину.
Это был наш четверговый клиент. Он лежал на спине, облаченный в одежду, которую мы ему выделили. Плоть все еще оставалась довольно свежей — белой, холодной, с самыми малыми признаками разложения, — но пах он отвратительно, как застарелый пот. Лицо ему растянуло в широкой ухмылке клоуна-извращенца, но глаза были закрыты.
— Чего вам надо? — повторил он. Хотя губы двигались, ухмылка примерзла к ним.
— Хочу узнать, каково это.
— В смысле?
— Это, — пояснил я. — Быть здесь. В Хранилище.
— Что такое хранилище?
Я примолк. С виду он был вполне доволен. Какое я имел право его тревожить?
— Помните, как вы умерли? — спросил я.
— Сердце остановилось, — ответил он.
— Давно вы здесь?
— Не знаю.
— Когда вас выпустят?
— Не знаю.
— Вы хоть что-то знаете?
— Нет. Положите меня на место, и всё. Прошу вас.
Я задвинул его обратно. Разговор напомнил мне о нескончаемой, отупляющей скуке вечного покоя. И я мимолетно увидел собственное будущее: лежать посреди всей этой гниющей плоти, трупы наваливаются со всех сторон, тянутся прикоснуться ко мне, шевелятся рядом. Кишащая туча молчаливого страдания, от которого не убежать.
— Я не помешал?
Смерть стоял у подножья лестницы с бутылкой вина и двумя бокалами. Улыбался.
— Я тут просто потолковал с одним трупом.
— Не тревожьтесь за них — они же за вас не тревожатся.
Он шлепнул нашего бывшего клиента по пяткам. Покойник хрюкнул, дернулся, затем вновь устроился в прежнем положении.
— Что с ними будет?
— Кто знает? Мы уже тысячу лет пытаемся выделить время, чтобы разобраться с их будущим. Но вечно возникают более важные для обсуждения темы. — Он подвел меня к столу, и мы сели друг напротив друга, он откупорил бутылку и налил вина. — Впрочем, могло быть и хуже. До того, как придумали Хранилище, приходилось выпускать неудачные трупы на волю, бродить по Земле. — Он отхлебнул из бокала. — До сих пор около десятка где-то носит — и большинство из них изрядно раздражено. Им больше ничего не надо — лишь бы найти, где упокоиться, но их отовсюду гонят, куда б ни шли. — Он нахмурился, допил вино одним глотком и поглядел на меня. — Но, кажется, у нас с вами есть дело.
Я кивнул, но ничего не сказал. Он налил себе еще бокал, извлек из кармана брюк мятую бумажку и разгладил ее на столе передо мной. В ней значились шесть методов прекращения, какие я наблюдал на неделе, а также сегодняшняя несостоявшаяся попытка Смерти — итого семь. Справа от каждого имелся пустой квадратик, внизу — что-то нечитаемым шрифтом и свободное место для моей подписи.
— Дело вот в чем, — продолжил он, — и я в общем вполне могу сразу перейти к сути: вы не совсем то, что нам нужно в качестве подмастерья. — Я пожал плечами. Неудивительно. — Прошу вас, не принимайте это на свой счет. Если б решал я, вы бы тут же были приняты. Но Шефу не кажется, что вы способны… И, думаю, вы согласитесь, что в течение недели, невзирая на ваши честные попытки, вы не смогли…
Я отмел все дальнейшее рукой.
— Вы хотите, чтобы я выбрал способ своей смерти?
