— Рад, что вы решили прийти. Ваша помощь будет кстати. Мы прикинули, что вчетвером, у каждого по помощнику, а также еще несколько полевых агентов и их помощников, сможем провернуть всю процедуру до конца недели. — Он положил телефон на стол поверх тонкого черного ноутбука. — Сам я, конечно, буду с вами не ежедневно, а Мор выразил особое желание не работать с вами — я бы на вашем месте не принимал это на свой счет, — но Глад и Раздор приедут в ближайшие двое суток… Итак, вы, вероятно, сочли, что мы ни за что не переместим двести сорок трупов за три дня?
Я пожал плечами.
— Дело в том, — продолжил он, — что, благодаря новым возможностям, достигнутым в договорных обсуждениях, мы теперь можем и совершать поездки, и осуществлять предписанные повседневные прекращения. Для последнего вы, впрочем, не понадобитесь…
Он сложил руки на груди и осклабился, возможно, ожидая аплодисментов. Я вперил в него пустой взгляд. Перестал понимать, зачем я здесь. Целая жизнь непрерывной бесчувственности казалась предпочтительнее этого мига одиночества и растерянности. Я чувствовал, что слабну, и оглядел комнату в поисках чего-то утешительного, за что можно было бы уцепиться. На первый взгляд — тот же небольшой квадратный кабинет, каким я его запомнил, с окнами по двум стенам, с четырьмя конторскими шкафами, четырьмя креслами и четырьмя столами. Все остальное, впрочем, стало другим. На столах размещались четыре ноутбука, на каждом — монограмма, серебряный символ соответствующего пользователя: коса — на ноутбуке Смерти, корона — у Мора, весы — у Глада и меч — у Раздора. Убранство, мебель и всякие компьютерные и прочие технические мелочи, появившиеся после того, как я здесь был в последний раз, были черные — цветовая схема, видавшая виды еще когда я был жив. Я вновь посмотрел на Смерть. Даже он изменился. На нем были линялые синие джинсы, кеды, украшенные логотипом золотого семиокого агнца, и белая футболка с надписью «ИДИ К АИДУ». Череп и лицо были гладко выбриты, и я вновь отметил легкий, слегка жирноватый загар, словно Смерть мазался дешевым гуталином.
— Вы в порядке? — спросил он, затем вполголоса выругался. — Иероним, да? Его так Глад называет. Но вы его знаете как… — Он умолк, пытаясь вспомнить то конкретное прекращение. — …нашего клиента с ярмарки. После вашего провала он стал моим подмастерьем. Какое-то время мы его звали Аидом, но он оказался до того бестолковым, что это имя ему едва ли шло.
— Прошу вас.
— Даже после трансплантации стало ненамного лучше. Мы выбрали сравнительно неповрежденный, по нашим оценкам, труп, но в некоторых вещах никогда не можешь быть уверен.
— Прошу вас, хватит.
— И Глад придумал ему прозвище: И. Е. Раним Бошк. Думал, это смешно, — возможно, так и было, когда он это впервые придумал тысяч десять лет назад. В общем, прилипло. А дальше Раздор укокошил шутку — расшифровал второй инициал, и…
— Прошу вас, хватит говорить.
Все звуки стихли. Двадцать трупов повернулись ко мне. Кто-то задвигался угрожающе, парочка шлепнула по стенам ладонями, большинство скалилось и пускало слюни. Смерть сострадательно улыбнулся.
— Пойдемте поедим чего-нибудь, — сказал он.
Разодран, измельчен, пережеван
Мы удалились в столовую, где обнаружили еще десяток трупов и бородатого ходячего Иеронима. Он таращился в окно на полную луну. Смерть велел ему накрыть на троих и подать ужин — этот запрос Иероним осмыслял не меньше десяти секунд, прежде чем в его одиноком глазу вспыхнула искра понимания. Он пошаркал в кухню, смутно опознаваемо напевая «Везде поспел» — очередную песню «Пляжных мальчиков»
[52]. Через минуту он вернулся — без посуды, приборов и еды. Попытался вновь. На сей раз наткнулся на труп, уронил тарелку и притащил вилок на пятерых. Его это не обескуражило. На третьей попытке принес не ту еду, но подал ее с широкой улыбкой и чрезмерной помпой. Наконец попытался усесться, но серьезно промахнулся мимо стула и рухнул кучей на ковер.
— Я не тупой, — сказал он тихо. — У меня трансплантат.
Смерть вздохнул и принялся уныло тыкать в поставленный перед ним замороженный киш.
— Не могу его с собой брать. Эта работа требует эффективности и мастерства, и хотя вы — не лучший выбор в смысле этих качеств, в заданных чрезвычайных обстоятельствах…
— Я хочу уйти, — перебил его я.
Он некоторое время молча меня разглядывал.
— Естественно, вы вольны поступать, как желаете, — согласился он. — Но позвольте изложить, о чем вообще речь.
Он отодвинул тарелку и протиснулся между двумя трупами в кухню. Вернулся со свежей пищей для пира: тарелка фруктов — мне, неопределимая зеленая масса — Иерониму и банка червей, насекомых и мелких ящериц — для него самого.
— Новый договор, — пояснил он, закладывая ложкой шевелившуюся и копошившуюся массу себе в рот. — Я выторговал более разнообразную диету, а также еще кое-какие привилегии. — Он задумчиво улыбнулся, жуя, затем посмотрел прямо на меня. — Итак. Вот подноготная. Вероятно, вы помните, что такое Хранилище — запасник наших невостребованных и не категорированных мертвецов? — Я кивнул: Хранилище находилось в погребе этого же здания, и в других обстоятельствах я сам мог бы там оказаться. — Эти мертвецы — неудобство, и нашей целью всегда было воссоединить их прежде, чем завершится срок съема этой собственности. К сожалению, срок истекает в эту пятницу, и поэтому их вывоз — дело срочное. — Он залез в банку и поймал жука большим и указательным пальцами. Насекомое шевелило лапками и усиками в панической членистоногой румбе; Смерть утешительно пощелкал языком, затем откусил жуку голову. — В нормальных условиях эта задача — невеликая трудность, однако недавно произошло несколько неожиданных событий. Результат ли они сознательного саботажа, попытка ли мести или иной мотив, который мы до сих пор не постигли, факт остается фактом: в этом задействованы другие Агенты. — Он посмотрел на меня многозначительно. Я ответил отсутствующим взглядом. Казалось, его объяснения требуют отдельных объяснений, и я уже собрался сообщить ему, что больше терпеть не намерен, но тут он наконец произнес нечто осмысленное: — Не сомневаюсь, вы уже заметили этот избыток тел.
Я кивнул.
— И задумались, что они тут делают.
— Да.
— И, возможно, вам даже любопытно, кто их всех убил.
— Не очень.
— Не важно. Штука вот в чем: они не из Хранилища. И никто в Агентстве не отвечает за их прекращение.
Иероним оторвал взгляд от своей плошки, лицо — в зеленой слизи.
— Это не я, — сказал он, не обращаясь ни к кому в отдельности.
Смерть пренебрег этой репликой.
— Хуже всего то, что новенькие прибывают ежедневно. Мор прошлой ночью обнаружил еще одного. Его это глубоко расстроило: он собрался напустить в реку ядовитых отходов, но это открытие вынудило его отменить операцию. Жертвой оказался живец, разодранный на части. Измельченный к тому же. Даже кое-где пожеванный… Это не мой стиль — да и ничей из Агентства, во всяком случае — в наше время. — Смерть с сожалением уставился на свою еду. — Итак, вы могли бы резонно предположить, что следует спросить самих жертв… Вы еще говорите на мертвецком?
