И пришлось остановиться, склонить колени на тротуаре и ждать, пока бремя облегчится.
В ресторан я прибыл задолго до начала моей смены. Вопрос, чего я ищу, продолжил донимать мой мозг. Вопрос этот занимал меня до полной рассеянности. Я попытался натянуть форму — не удалось: ноги сунул в рукава, а обе руки — в одну штанину; когда не смог найти дыру, куда деть голову, понял, в чем дело, и попытался заново. На сей раз форма села, похоже, как надо, однако я удостоверился в этом, глянув в зеркало в раздевалке. Увидел высокое, бледное существо в желтом комбинезоне. Кожа серо-белая, губы тонкие, бескровные, уши оттопырены по сторонам головы маленькими радарами. Тринадцатизначный номер, почти полностью скрытый гримом, отпечатан на левой стороне шеи.
Этот человек не улыбался.
— Привет, Пальчик. Это что за урод в зеркале?
Я обернулся. Дэйв, повелитель сковородок. С прыщами нынче утром у него было хуже. Дэйв — ходячая сыпь.
— Я, — ответил я.
— Ага. — Он подобрал корпоративный экземпляр газеты, перелистал. Лицо у него на миг озарилось, а затем снова помрачнело. — Местные, — ощерился он. — Один несчастный абзац, никаких подробностей. Имя парня и какая-то хрень про то, что полиция растеряна. Типа это у нас новости.
— Ты о чем?
Он досадливо хмыкнул.
— Да о преподе, про которого я тебе говорил. Кошмарные полостные раны. Вчера во «Временах»
[53] сплошняком было. Ты не видел?
— Я не читаю газет.
— Так классно. Куча всего об убийстве — хоть и без снимков. — Он надулся. — Говорят, его выпотрошили. Я проверил: это значит, живот ему разорвали и вытащили потроха. — Он выгнул пальцы, как когти, и взялся иллюстрировать преступление по ходу рассказа. — А дальше — еще круче. Полиция до сих пор не нашла ни голову, ни стопы, ни кисти… Гадость какая, а?
— Да.
— Они раздумывают, уж не съели ли его. — Он просиял. — Это так круто. Типа что-то из «Рассвета мертвецов». Или из «Обители зла»
[54] — ты играл?
— Нет.
— Это компьютерная игра про зомби. Они все прут и прут на тебя. И их прорва. — Он окоченело направился ко мне, вытянув руки, без выражения на лице, усиливая впечатление преувеличенными стонами и поразительно похожей шаркающей походкой. Я не сдвинулся с места, не поморщился — в кои-то веки мне было уютно в его присутствии, — но мое безразличие его огорчило. — Не прикольный ты вообще, — сказал он.
Я сменил тему:
— Зоэ не видал?
— Мортишу? А тебе зачем?
— Без всяких особых причин.
Он лукаво улыбнулся.
— Вы двое?..
— Что?
— Ну, знаешь…
Я мимолетом подумал, не сказать ли ему правду: с тех пор как восстал из мертвых много лет назад, я живу в своего рода эмоциональном чистилище, что отваживает меня от позывов к каким угодно отношениям, а поскольку моя смерть оставила меня без пениса, я в любом случае вряд ли могу заниматься сексом. Но слушать это ему было бы неинтересно, а мне неинтересно рассказывать, и я сказал:
— Нет.
— А она другое говорит.
— Что она говорит?
— Немного чего. Но ты ей нравишься. Это видно.
Он надел форму и попытался мне подмигнуть. Затем вышел. Вскоре я услышал, как он насвистывает. Его атональный мотивчик сплелся со скворчанием мертвых животных, жарившихся в собственном соку.
Слово на «л»
День шел. Я функционировал.
Младший управляющий взял больничный, и поэтому за него вышел на смену старший управляющий. Казалось, он упивается своим возвращением в рабочее пространство: закатал рукава и лыбился, как Чеширский кот, всем, кого видел. С упорядоченными промежутками произносил перед отдельными сотрудниками зажигательные речи, завершая их хлопком по плечу или рукопожатием. Большую часть своей смены я боялся, что он и ко мне притронется, но, к моему облегчению, наконец приблизившись ко мне, он держал свою плоть при себе.
— Как дела? — спросил он бодро.
Я отмывал фритюрницу, заливая ее нутро моющей жидкостью и отскабливая жир от стенок. Остановился поговорить с ним.
— Нормально, — сказал я.
— Как мы можем добиться лучшего, чем нормально?
Я пожал плечами. По-честному не знал, что ответить.
— Вдумайтесь. Если вам нормально, клиентам тоже нормально, а если им нормально, они, может, когда-нибудь придут еще раз. — Его улыбка обнажила полумесяц безупречных белых зубов. — А нам надо, чтобы они вернулись завтра, и поэтому нужно, чтобы им было отлично. А это значит, вам тоже нужно чувствовать себя отлично! — Он протянул мне руку, но, заметив пятна жира у меня в волосах, на лице и на ладонях, быстро отдернул ее. — Итак, что мне сделать, чтобы вам было отлично?
— Не знаю.
Он нахмурился.
— Значит, вам пора это понять.
Я решил, что этот совет знаменует окончание нашей беседы, но он поманил меня за собой. Отвел к себе в кабинет — комнату-коробок примерно двенадцати квадратных футов, где места хватало только для стола, искусственного растения в горшке и нескольких вдохновляющих сообщений в пластиковых рамках. «Ходи тихо, но с собой носи большую палку» — на правой стене; более загадочное «Мысли крупно, Действуй крупно, Становись крупнейшим» обращалось ко мне с дальней стены. Старший управляющий разместился в дорогом кожаном кресле, щедрые ягодицы расплылись и заняли все сиденье. Я стоял, глядел на него и ждал. Он улыбнулся мне со смесью покровительственной заботы и жалости — и я наконец осознал, что сейчас произойдет. Об этом упоминала Зоэ, Дэйв перенес такое не раз. Лекция.
— «Бургер Бургер», — начал он. — Само название предполагает простоту. И именно так мы и начинали — просто. Всего одно заведение в 1965-м. Маленькое дело, дружелюбное, и те два слова стали краеугольным камнем нашего бизнеса — с тех пор и поныне. Теперь мы, конечно, очень большая компания, но в сути своей всё такие же маленькие и дружелюбные.
Я отключился. Ничего не попишешь. Мое внимание убрело с выбранной тропы и упало в глубокую яму, где обнаружило очень странное воспоминание — я даже удивился, что оно вообще мое.
Лежу на спине, глаза открыты, вперяюсь во тьму. Воздух теплый, но мое голое тело покоится на холодной каменной плите. Запястья скованны наручниками, наручники приделаны к цепям, закрепленным в камне; другая пара кандалов сжимает мне стопы, а шею цепко держит ошейник. Я смотрю вниз и вижу длинные красные порезы на животе и груди, кошмарные открытые раны, от которых мне полагается орать в муках. Но в теле никакой боли нет.
