Смерть остановил машину и вышел, забрав чемоданчик с собой. Отомкнул застежки, извлек косу. Быстро дернул кистью, и прибор с несколькими тошнотворными щелчками собрался. Смерть прислонил косу к капоту, обошел машину и, открыв багажник, помог обугленной паре выбраться.
— Никогда в жизни со мной так скверно не обходились, — сказал одно тело.
— Да и после жизни тоже, — сказало второе.
— Ничего нельзя Агентству доверять.
— Все равно мы бы не оказались здесь, если бы взяли такси…
— Ой, да пожалуйста. Давай, вали все на меня. Можно подумать, ты всегда все делаешь как надо.
Смерть оставил их препираться и открыл мою дверцу.
— Можете помочь, если желаете.
Я положил голову без тела в сырую траву и пригласил оставшихся мертвецов на выход. Безопасность салона они покидать не стремились, пока я не сообщил им, что единственная альтернатива — возврат в Хранилище. Большинство пассажиров снизошло и выбралось на дорогу, где бездельно уставилось на облака. Единственное серьезное возражение поступило от ездока на крыше. Я отвязал ему ноги, и он сказал:
— Осторожнее — они мне пригодятся для ходьбы.
— Я стараюсь.
— Ой, мне сразу полегчало.
Я распустил веревки у него на груди.
— Я не нарочно вам руку оторвал вообще-то.
— Ага… Не то чтобы она мне была нужна — всего-то один из инструментов моего ремесла. К счастью, мастерская по-прежнему на полном ходу. — Он постучал костяшками по наименее сгнившей части своей головы.
— Сколько еще раз мне извиниться?
— Одного хватит. — Он заулыбался, как сумел. — А чего вы меня не спросите?
— Вы о чем?
— Я слыхал, как вы допрашивали черепушку-растеряху. Болтливее мертвеца в жизни не встречал… Что ищем?
— Я пока не знаю. В этом-то и неувязка.
— Может, я смогу вам помочь.
— Сомневаюсь.
— Боюсь, у вас невеликий выбор, — сказал Смерть. Я не отдавал себе отчета, что он стоит рядом, и внезапный вид его громадной фигуры и устрашающей белой маски растревожил меня. Я дернулся назад и упал на гравий. — Вы уже начали второй разговор — или желаете отказаться от этой возможности? — Я покачал головой. — Вот и славно. Однако нам все же необходимо двигаться.
Я встал и закончил отвязывать труп. И вновь подумал, что мною управляют. Но все же это личина моей обиды на самого себя. Смерть вполне отчетливо объявил условия: он разрешит мне поговорить лишь с тремя своими клиентами. Если я позволю себе увлечься праздными пересудами с ними, виноват буду сам, и никто больше.
Смерть взялся за косу и молча встал на краю поля. Завораживающее зрелище — и оно привлекло внимание собравшихся.
— Это кратчайшая и важнейшая часть нашего пути, — наконец сказал он. — И это врата к новой части вашего бытия. — Он вознес лезвие над головой и опустил его медленно, по широкой дуге, пока оно не указало на деревья. — Воссоединение грядет! — воскликнул он.
Я забрал голову без тела и понес ее подмышкой. Глаза и рот у нее были закрыты, и я решил, что она уснула. Размышлял, снятся ли ей сейчас сны. Хотел погладить ее, уверить, что все будет хорошо, но, по правде говоря, о нашем месте назначения я знал не больше, чем она.
Мы двинулись к деревьям гуськом. Смерть вел, а меня попросил замыкать. Таким образом я оказался позади однорукого мертвеца, все еще цеплявшегося за свою книгу, словно, брось он ее — взлетит и исчезнет в космосе.
— Вы сейчас меня будете спрашивать? — спросил он.
— Что?
— Как именно я умер и из-за чего мою жизнь стоило жить.
— Пока не буду.
— А что такое? Боитесь, я дам вам ответ, который вы ищете?
— Да нет.
— А если я сообщу вам, что уже знаю, чего вашему существованию не хватает, — что скажете? И что Смерть тоже знает? И поэтому в некотором смысле все, кто здесь, тоже знают?
— Скажу, что вы блефуете.
Мы добрались до первого дуба. Вид с края поля оказался обманчив: я не осознавал, до чего этот дуб велик. Ствол скручен штопором и изогнут почти параллельно земле, ветви и листва, какие ему полагалось нести на себе, жались к траве громадным раскидистым кустом. Казалось, дерево пыталось сорваться с корней-якорей, но от натуги сломало спину; отвратительное зрелище — весь ствол в узлах и болячках, оплетен вьюнами, в оспинах гнили; но, будто для обреченности всего этого не хватало, посередке имелась трещина, близко к земле, и в стволе образовалась овальная пустота, похожая на раззявленную беззубую пасть. Я ощутил чудовищное притяжение к ней, но не захотел к этому чувству прислушаться. Смерть учтиво поклонился, проходя мимо, но, к моему облегчению, не остановился.
Теперь мое внимание привлек самый дальний дуб. Он нисколько не походил на своего изуродованного родственника — стремился ввысь, словно какой-то бодрый великан взял исполинский посох, крепко воткнул, а затем и заколотил в почву. На мой глаз, у этого дуба имелось правильное число ветвей, сучьев и листьев, а издали, в морозном лунном свете казалось, что кора у дерева безупречно гладкая.
Мы подошли ближе к дубу посередине. Он был кривым и под небольшим углом кренился. Там и сям виднелись пятна гнили, несколько некрупных узлов и маленькая трещина в стволе, высоко, но в остальном дерево оказалось здоровым. Смерть поклонился ему, как и прежде, а затем обернулся к нам и вознес косу.
— Теперь взбираемся, — сказал он.
Глубоко неприятный опыт
Пока мертвецы лезли по стволу, смерть двигался вверх-вниз вдоль цепочки, подавал руку, подхватывал соскользнувших, ободрял словом. Почти все в группе хотя бы по разу соскользнули, а один вообще упал наземь и его пришлось уговаривать попробовать еще разок. Единственное исключение из списка пострадавших — мой однорукий спутник, настоявший на том, чтобы карабкаться рядом со мной до самого верха. Равновесие он держал впечатляюще. Во мне уверенности было меньше: силясь держать покрепче все более скользкую голову без тела, борясь с врожденным недостатком координации и слушая скучный, не прекращавшийся треп моего попутчика, я боялся рухнуть при каждом движении.
— Я тут уже бывал, — сказал он на полпути вверх.
— Прошу вас, помолчите. Я пытаюсь сосредоточиться.
— Счетом четырежды. Даже добрался разок до одних Врат. Но мне всегда удавалось удрать до окончательной переклички, а затем я пережидал, пока переполох уляжется. Проще пареной репы. Хотите, расскажу как?
— Нет. Я намерен найти свой путь.
Он обернулся и одарил меня безгубой ухмылкой с битыми зубами.
— Идеалист? Это хорошо. Вас монахи растили?
Я покачал головой.
— Я — ничего особенного.
