— Нет.
— Меня все ненавидят. Никогда не говорят, как хорошо у меня все получается, не награждают за добрую работу, не говорят: «Может, выпьем с тобой сегодня, Иероним?» Думаю, их мутит… смущает… беспокоит мой большой мозг.
— Не ненавидит он вас. Он никого не ненавидит.
— Тогда почему с собой не берет?
Он надулся, потупив одинокий глаз. Дождь лил сильнее, а Иероним загромождал проход. Я ждал, когда он посторонится. Он не явил никаких признаков, что собирается. Я спросил, не мог бы он подвинуться, и он брюзгливо снизошел, присовокупив:
— И вы тоже меня ненавидите. Я бесполезный…
В прихожей стало значительно малолюднее, чем в предшествовавшие дни. Пара озлобленных трупов потрясала кулаками потолку и громко стенала; из немногих слов, которые я разобрал, получалось, что они жалуются на избыток света. Третий труп — обрубок без туловища, ног и рук, но с головой, стопами и кистями рук, стянутыми воедино нитками и скотчем, велел двум первым заткнуться.
— А чего сегодня без музыки? — спросил я.
— Кто-то сломал мой диск «Пляжных мальчиков», — заныл Иероним. Казалось, шорты-бермуды и кричащая гавайка подчеркивают его горе. Мне стало жаль его, и я легонько похлопал его по плечу. — А вот и главный подозреваемый, — добавил он, уковыляв в столовую и захлопнув за собой дверь.
Предполагаемым злодеем оказался Несыт. Его несло по коридору, как карманный смерч. На нем был черный костюм с белой рубашкой, придававшими ему вид изможденного пингвина.
— Рад опять вас видеть!
— Здрасьте.
— Глад послал меня вас ждать. Похоже, нет нужды. Я сказал ему, что вы уже, наверное, здесь, и был прав. Я часто прав в таких вещах. Готовы?
— Да.
— Великолепно! Следуйте за мной. — Он бодро хлопнул в ладоши и повел меня по коридору, в переход у лестницы и в коридор с дверями. Остановился у узкого входа слева, собрался постучать, и тут его озарило:
— Вы не очень разговорчивый, верно?
— Верно.
— Вам бы расслабиться.
— Хорошо.
— Ладишь со всякими людьми, если расслабляешься. И наша работа от этого интереснее — и для клиентов, и для нас самих. Отношения «Агент — клиент» для гладкого успешного прекращения ключевые. Стеснительность может повредить этим отношениям непоправимо.
— Давайте пойдем уже? — произнес я.
Глад отпустил Несыта и пригласил меня войти. Я протиснулся в дверной проем и обнаружил пространство чуть побольше чулана. Почти все место занимали односпальный матрас, крошечный письменный стол и парный ему стул, пол устилал вытертый черный ковер, состоявший, к моему облегчению, исключительно из синтетических волокон. Минимализм и тьма — две особенности комнаты, бросавшиеся в глаза сильнее прочих. Окон здесь не было, все стены выкрашены в черный, единственная декоративная черта — обрамленная фотография на столе. Снимок пышной и чрезвычайно сочной жареной курицы, горячей до пара, золотисто-бурой, истекающей жирными соками. У меня неуправляемо потекли слюни. Я отвел взгляд.
Глад предложил мне сесть на матрас. Я закрыл за собой дверь, сделал шаг вперед и ступил во что-то теплое и мокрое. Узнаваемый кислый запах обжег мне ноздри.
— Приношу извинения, — сказал он. — Продолжается мое изучение действенных рвотных. Полагаю, это рвота Мора.
Я отер ногу о ковер. Даже после нескольких попыток подошва продолжала быть осклизлой, а запах — едким.
— Хорошо продвигается?
— Да. Мой подход — между веществами, раздражающими желудочно-кишечный тракт, веществами с токсемическим воздействием, и психосоматическими препаратами, стимулирующими тревогу, отвращение и страх. От этих основ я отхожу редко — соляной раствор, апоморфин, рвотный камень и тому подобное, поскольку они предлагают широкое поле изобретательности, но современные исследования сосредоточены на циклической рвоте. Очень интересно, очень действенно… Кстати, влево не ступите. Это ужин Иеронима. Я его еще не проанализировал.
Я безопасно преодолел остаток ковра и пристроился на краешке матраса. Глаза отказывались привыкать ко мраку, но стол и фотография на нем точечно озарял источник света позади головы Глада.
— Маленькая комната, — сказал я.
— Много места мне не требуется.
— Мне нравится. Напоминает гроб.
Он угрюмо улыбнулся, обнажив ряд гниющих зубов. Какое-то время мы молча глазели друг на друга. Затем он заговорил:
— Я тут думал… о вашем ощущении, что вами помыкают. В совпадения не верю, и Агентству не свойственно вмешиваться в события беспорядочным с виду манером. Все указывает на то, что тут замешан Шеф. Он единственный, чьи пути вот эдак неисповедимы.
— Но с чего бы ему выбрать меня?
— Безо всякой особой причины. Просто ваш номер выпал. — Он потер впалый живот и вздохнул. — Настоящую работу он проделал давным-давно. А теперь ему, как и всем, скучно. Ему нравятся подобные забавы, он считает, что вами управлять легко. Возможно, он прав.
Его слова подействовали неожиданно: фундамент моего послушания начал трескаться. Я ощутил мятежный порыв воспротивиться, выйти из этой комнаты и никогда сюда не возвращаться, забыть о своем пути и его тщетной цели, вернуться к своему существованию, к работе, к единственному другу. Но я так не мог. Ответ на мой вопрос был совсем рядом. Что я ищу? Я чуял это. Уже мог разглядеть силуэт, но не суть. Всего-то и надо, чтобы возникли слова и я наконец постиг.
— Сегодня утром вы сказали, что я останусь невредим. Что вы имели в виду?
— Слова говорят сами за себя.
— Но я обнаружил много разных толкований!
— Все они потенциально верные. Все гарантируют вам невредимость. Вам решать, какой путь выбрать.
— А какой правильный?
— Ни один ни правильный, ни ошибочный. Вы обязаны сделать то, что сделаете. — Он встал, грациозно обогнул кляксы рвоты на ковре и открыл дверь. — И я должен поступить так же… Пора выбрать сегодняшних странников.
Роскошны эти облака-грибы
Он отвел меня в контору, где Несыт болтал с Иеронимом, похлопывая его по спине. Тот упокоил голову в ладонях — поза глубокой подавленности.
— Что стряслось? — спросил Глад.
— Я ему только что сказал, что он с нами сегодня не едет, — сказал Несыт. — Также я сообщил, как здорово будет в поездке, что я наконец-то узнаю, как выглядит Верхнее хранилище, что я прекрасно лажу со всеми в Агентстве и до чего замечательная у меня работа. А дальше я сказал…
Глад вскинул руку.
— Вам следует учиться воздержанию.
— Вы так считаете? Возможно, вы правы. Уверен, управлюсь и с этим. Обычно легко усваиваю новое, и всех потом раздражает, что я так легко всему учусь, а это не моя вина, потому что ну не могу же я сдерживать свое развитие, правда?
