– Когда он возвращается? – спросила Элизабет.
– На Новый год.
– Так вот, как только он появится, скажи, что его хочет видеть твоя старая тетушка Элизабет. Я не спасла тебя от одного неудачного замужества, но на этот раз не намерена молча смотреть на это.
– Но, тетя Элизабет, сейчас речь о замужестве не идет. Если вы ему что-то скажете, это будет ужасно!
– Ха! Гарден, ты просто дурочка. Так или иначе, речь всегда идет о замужестве. И потом, я не собираюсь ему ничего рассказывать, а вот он мне много чего расскажет, можешь не сомневаться. Уж я об этом позабочусь. – Элизабет встала. – А теперь займемся подарками.
Гарден принесла спрятанные пакеты и свертки.
– Господи, а это что такое? – удивилась Элизабет, когда Гарден достала из коробки пупса. – У него же во рту дырка.
– Это для бутылочки, видите? Наливаете туда воду, и кукла ее пьет. А потом мочит пеленки.
– Какой кошмар! – отозвалась Элизабет.
– Это последний писк моды. Элен уже давно у меня просила. Мне пришлось чуть ли не отнимать ее у какой-то дамы. Эта кукла была последней в магазине.
Элизабет засмеялась:
– Ты об этом скоро пожалеешь. Интересно, что еще выдумают. Скоро куклы начнут какать и срыгивать, тогда они будут совсем как настоящие младенцы.
– Тетя Элизабет, ну что вы говорите! И имейте в виду, я вижу вас насквозь. – Она поцеловала морщинистую шею тетушки.
Элизабет похлопала Гарден по руке:
– Могла бы хоть притвориться. Мне было бы приятно. Ну вот, а я дарю Элен Оборвашку Энн и книгу сказок. Ей понравится. Она сможет выдирать волосы у куклы и страницы из книги.
– Здравствуй, мама, с Рождеством. Элен, это твоя бабушка. Поздравь ее с праздником.
Маргарет со слезами обняла Элен и Гарден.
– Я так рада видеть вас, – рыдала она. Гарден высвободилась из объятий матери.
– Элен, давай поднимемся по этой лесенке. Смотри, как она идет все кругом и кругом, смешно, правда? Мама, ты напугаешь Элен, – прошептала она, обернувшись к Маргарет. – Перестань.
Маргарет шла за ними, жалобно всхлипывая. На диване в гостиной лежала целая гора коробок, завернутых в яркую красную и зеленую бумагу.
– Красные для Элен, – сказала Маргарет, – а зеленые для тебя, Гарден. Элен, ты умеешь различать цвета? Знаешь, какой из них красный? Все красные коробки твои. Можешь их открыть.
Элен побежала через всю комнату к дивану. Маргарет в слезах смотрела на Гарден.
– Она такая красивая! Я просто ненавижу себя за то, что не хотела ее знать. Прости, пожалуйста. Я знаю, ты не хочешь меня видеть. Конечно, я понимаю. Но свое последнее Рождество мне так хотелось провести с дочерью и внучкой. Другого у меня не будет.
– Не знаю, что и думать, – сказала Гарден в тот вечер Элизабет. – Мама говорит, что у нее уже было три сердечных приступа, и доктор боится, что следующий может оказаться последним. Не знаю, верить или нет Мне совсем не хочется быть такой гадкой, но в маме есть что-то, что поднимает во мне самые худшие чувства. Представляете, в доме ужасно холодно. Занзи в конце концов ушла. Столько лет обслуживала маму, готовила, убирала этот огромный дом и вдруг уехала жить с семьей племянника. Мне пришлось самой возиться на кухне, чтобы приготовить ей поесть. Она даже не умеет открыть консервную банку.
– Маргарет пригласила тебя, чтобы ты приготовила обед? – заинтересовалась Элизабет. – Да, видно, у нее и правда отчаянное положение. Ну что ж, что заслужила, то и получила.
– Нет, тетя Элизабет, это не смешно. Она хочет, чтобы я и Элен жили с ней.
– И что ты ответила?
– Сказала – нет. Я там через два дня сойду с ума. Но мне придется найти ей какую-то прислугу.
– И оплачивать. Маргарет известная скряга. Я удивилась, что она сделала вам с Элен подарки. Что она подарила?
– Вещи с чердака. Но оберточная бумага совсем новая. – Гарден одолел смех. – Сама не понимаю, почему смеюсь, – сказала она. – Она была такая жалкая. – Гарден снова засмеялась, в каком-то шоке. Перед ее глазами опять встала та сцена, когда Маргарет выгнала ее. Она слишком долго сдерживалась, и это оказалось чрезмерным для ее неокрепших нервов. И теперь ей было никак не успокоиться, она могла только смеяться или плакать. Гарден заходилась в судорожных приступах смеха, пока Элизабет не поднесла ей к носу нашатырь и не привела ее в чувство.
100
Гарден никак не могла придумать способ заманить Джона Хендрикса к Элизабет. Это так беспокоило ее, что, когда он второго января появился в магазине, она заговорила прежде, чем он успел закончить свои поздравления с Новым годом:
– В субботу я приглашена на чай к своей двоюродной бабушке. Хотите пойти? – выпалила она одним духом. Потом вспомнила выдуманный ею предлог: – У нее есть интересное серебро. Не Эстер Бейтман, но вам может быть любопытно взглянуть.
– С большим удовольствием, – ответил Джон. Гарден перевела дух:
– Как вы провели Рождество?
– Было много снега. А вы?
– Много красного и зеленого. Я как раз собиралась пить чай. Хотите чашечку?
– Нет, Гарден, спасибо. Мне надо на базу. Прибережем чай до субботы. Я заскочил только, чтобы оставить это.
«Это» оказалось бутылкой шампанского.
– Я подумал, что мы можем, как китайцы, отпраздновать Новый год позже, чем остальные.
– С удовольствием, – отозвалась Гарден и дала ему адрес Элизабет.
Принимая Джона Хендрикса, Элизабет весьма напоминала вдовствующую-герцогиню-за-чаем. Гарден никогда не видела ее такой внушительной и готова была просто убить.
Элизабет моментально выяснила, что Джону тридцать шесть лет, он окончил Аннаполис в 1923 году, родился на ферме в Нью-Хемпшире, у него три сестры и два брата, родители живы и он никогда не был женат.
Элизабет действовала искусно, но не стала тратить время на уловки. Закончив допрос, она улыбнулась:
– И могу спорить, все зубы свои. Джон громко расхохотался:
– И привит от оспы. И даже ем оладьи «Уитис». Элизабет вопросительно подняла брови.
– Это из новой радиопередачи, – объяснила Гарден. – Называется «Джек Армстронг, настоящий американский парень».
Элизабет засмеялась и принялась горячо обсуждать с Джоном мировую политику, в которой Гарден мало что понимала. У нее было так много дел в магазине, что не оставалось времени даже почитать «Таймс». Она знала имена Гитлера и Муссолини, но Салазар, Дольфус, Стависки были ей незнакомы. Да это и не имело значения. Было совершенно ясно, что Джон и Элизабет понравились друг другу.
