Церемония началась: Энсон Трэдд завел виктролу, спрятанную, чтобы ослабить звук, позади большого куста папоротника, музыка заполнила все пустоты огромного зала, и, нарядные, парами, друг за другом вошли и встали неподалеку от дверей негры. Их было человек сорок самого разного возраста. Один, невообразимо старый, одетый в черное, высокомерно взглянул на Билли, и юноша сразу догадался, что перед ним духовный наставник здешних темнокожих. У этих гостей вид был куда более праздничный, чем у белых, – они радовались уже тому, что благодаря свадьбе получили выходной день.
Когда последнего хихикающего негритенка удалось призвать к порядку, в зал, опираясь на руку своего отца, вошла невеста. Билли Баррингтон во все глаза уставился на нее. Маргарет Гарден была невообразимо, запредельно прекрасна. Она несла в руках букет гардений, и кожа у нее была такой же сливочно-белой, как ее цветы, а тонкие черты овального лица такими же изящными, как их лепестки. Она была без вуали. Маргарет шла к алтарю мимо окон сквозь четырехугольные столбы лучей, и ее светлые, пепельные, с серебристым отливом волосы то и дело превращались в сияющий ореол. Она была подобна принцессе из сказки, эфирному созданию из страны снов.
Когда невеста дошла лишь до середины комнаты, свадебный марш умолк, и Билли непроизвольно оглянулся на Энсона Трэдда. Такой невесте подобала музыка – прекрасная музыка. Но от того, что Билли увидел, ему сделалось стыдно: Энсон Трэдд смотрел на невесту своего брата, и в глазах у него читались мука и страстная, всепоглощающая любовь.
Зазвучали духовые – это Энсон снова поставил «Свадебный марш». Билли Баррингтон почувствовал, что у него пересыхает во рту. Невеста была совсем близко, и он увидел, что она ребенок, неполных шестнадцать лет, и что она плачет. Руки у нее дрожали, она держала букет так, что он, казалось, вот-вот упадет. И Билли с ужасом увидел, что лепестки цветов на концах потемнели и что их тяжелая охапка едва прикрывает округлившуюся талию, – пропорции этого полудетского тела были, несомненно, искажены беременностью.
Когда церемония завершилась, молодую чету обступили со всех сторон, осыпали поцелуями и поздравлениями, обе семьи вели себя так, словно в этой свадьбе не было ничего необычного. Билли тоже получил свою долю комплиментов и рукопожатий, и прежнее чувство, что он здесь чужой и не допущен к чему-то главному, исчезло. Он участвовал в общем заговоре, целью которого было делать вид, что все в порядке. Теперь, когда Билли понял причины напряженности, царившей в доме с самого утра, он мог только восхищаться самообладанием и крепостью круговой поруки, присущими членам обоих семейств – и Трэддам, и Гарденам.
– Сейчас мы пойдем и впишем имя моей новой дочери в семейную Библию, – объявил судья, – а потом я произнесу тост, он у меня уже готов. Но с этим лучше не тянуть, не то я его забуду. – Он предложил Маргарет руку, и они двинулись к лестнице, ведущей в библиотеку, а слуги тем временем уже суетились на лужайке, накрывая столы для свадебного пира. Скрипач заиграл веселую мелодию, и дети пустились в пляс.
На щеках у Маргарет Гарден, в замужестве Трэдд, начал проступать румянец. От ее недавних слез не осталось и следа. Она прикоснулась дрожащим пальчиком к новой записи в Библии и подняла глаза. И тут Билли в первый раз увидел, как она улыбается.
Хлопнула пробка: открыли бутылку шампанского. Когер разлил вино в приготовленные заранее бокалы и передал их присутствующим.
– Мы слушаем тебя, папа, где же твой тост? – сказал он и подмигнул Энсону, стоявшему рядом. Билли Баррингтон сделал шаг к братьям. Это была неуклюжая попытка помочь Энсону. Этот обычно молчаливый юноша час назад нуждался в собеседнике. Может быть, он, Билли, понадобится Энсону и теперь.
Судья Трэдд поднял бокал. Все глаза устремились на него, но он смотрел поверх голов.
– В чем дело, Джо? – спросил судья. Присутствующие повернулись к двери. Человек средних лет, с красным апоплексическим лицом тяжелыми шагами вошел в комнату и теперь приближался к судье.
– Мне нужно поговорить с тобой, Трэдд, и с твоим сыном Стюартом. Наедине и немедленно. Где мы можем это сделать?
Элизабет Купер попыталась утихомирить вошедшего:
– Джо…
Он сбросил ее пальцы со своего плеча:
– Лиззи, это не твое дело. Не вмешивайся. Судья насупился, глаза его метали молнии.
– Послушай, Симмонс, у нас сейчас семейный праздник. С какой стати ты врываешься сюда, грубишь моей сестре и требуешь чего-то в моем доме? Что бы тебе ни было нужно, с этим придется подождать.
– Ждать с этим нельзя. – Голос Симмонса напоминал рычание разъяренного зверя.
– Еще как подождешь, черт побери! – тем же тоном ответил ему судья.
Симмонс сделал шаг к судье и схватил его за лацканы.
– Я предлагал, чтобы это осталось между нами, Трэдд, но если ты хочешь выслушать при всех, то слушай при всех. Твой сын – негодяй и подлец. По его вине моя Виктория попала в беду, и я сейчас намерен забрать его с собой, чтобы он исправил содеянное.
Когер негромко присвистнул:
– Ну и Стюарт, ему просто брюки застегивать некогда! Как ты думаешь, брат, чем это он берет, чем он лучше нас?
Энсон кулаком нанес Когеру сильный удар в челюсть, потом в нос, в глаз и снова в подбородок. Генриетта вскрикнула. В комнате началась суматоха, люди заметались, заговорили, закричали. Но всех перекрывал голос судьи Трэдда. Одной рукой он оттолкнул Джо Симмонса, другой, сжатой в кулак, с яростным воплем погрозил сыновьям.
– Парни, дьявол вас побери, кончайте потасовку! – рявкнул он и снова обратился к Симмонсу: – А ты, Джо, убирайся из моего дома. Мой сын только что обвенчался с этой юной леди. Но если бы даже он был свободен, то мой сын никогда не дал бы нашего имени белой швали вроде твоей дочери.
Джо Симмонс взревел как разъяренный зверь, от этого дикого крика все на мгновение остолбенели. Потом, напрягшись так, что его шея превратилась в столб из сплошных жил, Джо поднял судью над головой и грохнул об пол.
– Я убью тебя, – выдохнул Джо. – Вставай.
Он сгреб спереди рубаху Трэдда и постарался поставить лежащего судью на ноги. Но голова у судьи беспомощно моталась. Противник сломал ему шею – судья Трэдд был мертв.
Джо Симмонс отступил назад и, не веря собственным глазам, уставился на мертвеца. Кисти огромных рук Симмонса то сжимались, то разжимались, бессильные как исцелить своего врага, так и причинить ему боль. В комнате наступила тишина, все затаили дыхание, воздух казался стеклянным.
Потом раздался раскат грома и – одновременно с ним – то ли рев, то ли крик. Симмонс странно подпрыгнул и рухнул судье на грудь. На спине упавшего была большая воронкообразная рана – сплошное кровавое месиво. Маргарет Гарден прошептала: «Стюарт», и упала в обморок. Ее молодой супруг неподвижно стоял с ней рядом, в руке у него дымился дробовик. Подол ее белого свадебного платья был обрызган кровью.
