Две комнаты справа от длинного холла, по замыслу Пегги, разделили стенами на четыре прямоугольные спальни. Спальня Стюарта прилегала к фасаду, с ней граничила спальня Маргарет – ее дверь была возле пересечения двух коридоров. Следующей была спальня Пегги с кроваткой для Гарден, а для Занзи выгородили спальню у задней стены – ближе всего к входу в огромную кухню. Ее роль играла квадратная комната слева, окна которой выходили в сад. Передняя комната слева была гостиной.
В гигантских дымовых трубах сделали отверстия – получились камины. В гостиной и на кухне трубы проходили по середине наружных стен. В деленных спальнях крошечные каминные решетки прятались в углах.
Кирпичные стены побелили, полы в спальнях и гостиной покрыли бесценными, но уже сильно выцветшими персидскими коврами, которые безжалостно обрезали, подгоняя по размерам. Кирпичный пол кухни выкрасили в зеленый цвет.
Мебель Пегги постаралась выбрать наименее пострадавшую от времени. Получилась разномастная смесь предметов из главного и лесного домов. Кресла в стиле Луи XIV и эпохи Регентства соседствовали с плетеными качалками, тут же красовались кресла с подголовниками и обивкой, покрытой ручной вышивкой.
Белые муслиновые занавески для всех комнат привезли из лесного дома, так как окна на Шарлотт-стрит были слишком малы для тяжелых штор.
Маргарет настояла, чтобы в их новый дом доставили ее портрет и портрет ее матери, написанные, когда Маргарет было пять лет. Она понимала, что живопись была не из лучших – миссис Гарден получилась несколько косоглазой. Но других фамильных портретов у Маргарет не осталось. Все они погибли, когда сгорела ее усадьба. А Пегги распорядилась развесить портреты из Барони. Это были ее предки, к тому же в семействе Эшли почти все были красивы. В результате холл сильно напоминал картинную галерею. Но неторопливо прохаживаться по ней не хотелось – лица со стен смотрели по большей части неодобрительно и высокомерно. Исключение составлял первый колонист Эшли: одетый в шелка и кружево кавалер, он выглядел повесой и улыбался уголком рта – едва заметно и вызывающе. Пегги отвела ему почетное место. Глаза у колониста Эшли поблескивали, когда открывалась входная дверь.
А дверь эта была крепкая, с тяжелым замком. Калитку из кованой стали починили и покрасили. Она теперь тоже запиралась. Так что хозяева, открывая внутреннюю дверь, чтобы посмотреть, кто пришел, оставались в безопасности. В комнатах тоже появились двери, а на выходе в сад – двойная дверь и калитка.
Садовник из Барони выполол сорняки и убрал мусор. После этого стали видны очертания старинных кирпичных дорожек и контуры прежних клумб. А также след двух уборных во дворе. Тут Маргарет велела садовнику прекратить работу: Трэдды не могут пользоваться туалетом во дворе, это немыслимо.
Для соответствующих нужд послужат ночные вазы, для мытья лица и рук – кувшины и тазики, для купания – сидячая ванна. Они прекрасно обходились этим в Барони, и незачем менять привычки. А воды у них будет предостаточно: напротив заднего крыльца есть водокачка.
Верхняя часть дома освещалась и отапливалась газом, но до подвала трубы не дотянули. Трэдды даже не обратили на это внимания. У них всегда были керосиновые лампы, а для приема гостей – свечи. И сейчас им казалось, что они живут куда роскошнее, чем в Барони, потому что специальный фургон каждое утро привозил им лед, а Маргарет могла наконец отвести душу за газетой, которую еще до завтрака доставлял мальчишка-рассыльный.
После просторного дома на плантации им не было ни тесно, ни неуютно в шести низких комнатах, потому что они там только ночевали. Семейство завтракало в восемь и отправлялось открывать для себя чудеса города. В три часа Маргарет и дети приходили обедать, но уже в четыре снова были на улице. Дни еще не стали короткими. Очень часто Трэдды возвращались домой поздно, около восьми вечера, со стертыми ногами, голодные и счастливые.
Экипаж они отправили обратно в Барони. На Шарлотт-стрит им было негде держать лошадь. И тем более этот полуразвалившийся «олдс», настаивала Маргарет. Поэтому они ходили пешком или ездили на трамвае.
Они были как четверо детей в поисках приключений. Стюарт охотно эскортировал мать и сестер, чувствуя себя очень взрослым в новом, с длинными брюками, костюме, который купил на деньги Сэма. Маргарет всегда была в прекрасной форме; смеющаяся и сияющая, она не замечала ни дождя, ни толпы, ни усталости. Город приводил ее в радостное возбуждение, в городе ей нравилось все. Даже ее дети.
Гарден до переезда никогда не бывала в Чарлстоне. Ее потрясла его деятельная жизнь, огни, толпы людей, разнообразие зрелищ, звуков и ощущений. Но самым большим открытием для девочки была ее мать. Прежде Маргарет ей никогда не улыбалась. Теперь же улыбка не сходила с ее губ, она смеялась, она разговаривала с Гарден, она спрашивала, весело ли ее младшей дочке, хорошо ли они проводят время. Гарден была ею очарована. Она была без ума от своей прекрасной, сияющей матери.
Пегги и Стюарт испытывали те же чувства. Им открылась другая, новая Маргарет, товарищ по играм. Им хотелось, чтобы эти игры никогда не кончились.
По Барони не скучал никто, даже Гарден.
Но вскоре радостные дни подошли к концу, начались занятия в школе. Маргарет была огорчена еще больше, чем дети.
– Но у нас остаются суббота и воскресенье, – чуть не плача, говорила она. – Все будни мы сможем ждать их и строить планы, а выходные проведем, как задумали.
Они старались именно так и жить, но счастливая беззаботность их покинула. Радоваться мешали мелкие неприятности, у каждого свои.
Стюарт и Пегги обнаружили, что в школе у Бейкон Бридж их плохо подготовили к последующей учебе. Теперь им назначали дополнительные занятия в перерыве и давали дополнительные задания на дом, чтобы Пегги и Стюарт нагнали своих соучеников. Но упущенного времени – тех семи лет, которые их одноклассники провели вместе, – Трэддам было не наверстать. Пегги и Стюарт оставались чужаками, деревенскими увальнями, посмешищем.
Помочь друг другу в школьных делах они не могли. Каждое утро Стюарт провожал сестру в школу Меммингера для девочек, а сам плелся обратно, на Митинг-стрит, в школу для мальчиков. После занятий он отводил сестру домой. Учебные программы у них были разные: мальчикам преподавали латынь и греческий, а девочкам нет.
Гарден пошла во второй класс. Она без труда нагнала своих соучениц: кроме алфавита и цифр почти ничего не требовалось, а алфавит и цифры она знала хорошо. Трудности у нее были только с общением.
Занзи с утра отводила ее в соседнюю школу и забирала в два, после уроков. Кроме Гарден, никого в классе чернокожая прислуга не провожала. Все приходили и уходили сами или со старшими братьями и сестрами.
Кроме того, дети получили от Маргарет строгие наставления.
– Не глазейте по сторонам, – поучала Маргарет. – Смотрите прямо перед собой и ни с кем на улицах не разговаривайте. В этой части города живет одно отребье, нам надо постоянно показывать этим людям, что мы не желаем иметь с ними ничего общего. – Занзи уже успела облить презрением нескольких соседок, которые заходили познакомиться с новыми жильцами и пожелать им счастья на новом месте. – И кроме того, Гарден, – продолжила Маргарет, – в классе ты должна держаться на расстоянии от других девочек. Я не хочу, чтобы ты с ними водилась. Они не нашего круга.
