Маргарет перестала бушевать, но была по-прежнему не в духе. И Гарден решилась спросить о чайном бале только на следующее утро, за завтраком.
– Мама, так я иду к Люси на праздник или нет? Она может спросить у меня сегодня в школе.
– Разумеется, идешь. У нас не так много приглашений, чтобы отказываться. Но почему Люси начала выезжать в этом сезоне? Я думала, вы с ней одногодки.
– Мама, разве ты не знаешь? Люси помолвлена. Ей уже семнадцать. Она пропустила год в Эшли-холл, когда болела скарлатиной.
– Как же я об этом не слышала! И за кого она выходит?
– Мама, это пока секрет. Не говори, что я тебе рассказала. О помолвке они объявят только после конца сезона. А венчаться будут не раньше июня, когда Люси окончит школу. Уэнтворт говорит, вроде бы отец Люси недоволен, что она так рано выходит замуж.
– За кого, Гарден? За кого она выходит?
– А, за Питера Смита. Я его знаю только в лицо. Он намного старше. У них дом рядом с домом Энсонов, на острове Салливан, и Люси знакома с Питером чуть ли не с пеленок.
На душе у Маргарет стало легче. На Питера Смита как на возможного жениха для Гарден она видов не имела. Он был вполне приемлемой партией, но отнюдь не блестящей.
Гарден заметила, что ее мама чем-то довольна. И решила, что сейчас самое время задать вопрос.
– Мама, – как можно небрежнее сказала она, – а что это за дама устраивает бал для Люси Энсон?
Мать рассердилась, но не очень:
– Это твоя тетка, Гарден. Сестра твоего дедушки.
– Так она, наверное, совсем старая?
– Надо думать. В юности я встречалась с ней, но я ее почти не помню. У твоего отца произошла с ней страшная ссора, и после этого мы не только с ней не общались, но даже не упоминали ее имени.
Гарден молчала и вопросительно смотрела на мать.
– Подробностей я не помню. Твой отец рассказывал мне когда-то, но я забыла. Она обманула его, это по ее вине он лишился и денег, и фамильного особняка Трэддов. Теперь она там и живет и пригласила тебя туда на этот чайный бал. В дом Трэддов. Он должен принадлежать нам, а не Элизабет Купер.
– Она, должно быть, ужасная женщина.
– Кошмарная. Меня очень удивляет, что она вообще устраивает для Люси этот праздник, хотя, кажется, я где-то слышала, что Элизабет Купер ее крестная мать. Или какая-то дальняя родственница. Все Трэдды и все Энсоны родственники.
– И Люси моя родственница?
– Дальняя. Я не знаю, кем именно она тебе приходится. В Чарлстоне же все всем двоюродные или троюродные.
– Я уже опаздываю. До свидания, мама.
– Не забудь, что тебе нужно вернуться домой пораньше.
– Да, мама, я помню, у меня примерка.
У Маргарет тоже была назначена примерка нарядного платья. Маргарет тоже собиралась на бал – на тот, который должен был состояться в канун Рождества, то есть в день рождения Гарден и ровно через день после того, как для Маргарет кончался трехлетний срок глубокого траура. Теперь ей можно было носить серый, розовато-лиловый или сочетания белого и черного. Она бы охотно сшила себе белое платье с черной кружевной отделкой, но белое всегда надевала дебютантка, в честь которой давался бал. Серый, решила Маргарет, это и вправду чересчур старушечий цвет. В тридцать семь лет серый надевать рановато. Розово-лиловый ей не очень-то шел, но если сделать небольшое декольте и украсить его серебряным кружевом, то платье может выглядеть почти пурпурным.
На самом деле внешность Гарден сейчас заботила ее больше, чем собственная. Гарден должны заметить, ею должны восхищаться, может быть, даже наперебой за ней ухаживать. Но в меру, все в меру. Она должна выглядеть юной, еще не готовой принимать серьезные знаки внимания. Маргарет никому и ничему не позволит украсть у нее тот успех, который ждет Гарден во время ее первого настоящего сезона. Маргарет не нужны были никакие преждевременные помолвки, Гарден была для нее средством хоть мысленно наверстать то, о чем когда-то мечтала она сама и что непременно состоялось бы, не попади она в ловушку раннего брака. Нет, у Гарден будет настоящий дебют, во время которого она предстанет в полном расцвете своей красоты, она будет царить на всех балах, каждое утро получать по дюжине букетов от своих вздыхателей, ее будут добиваться, может быть, драться из-за нее на дуэлях, а может быть, из-за нее кто-нибудь даже попытается покончить жизнь самоубийством.
Она выбрала для Гарден фасон бального платья: верх на манер свободной блузы с матросским воротником, отрезная юбка гофре. Пышные рукава, вырез – небольшая лодочка, заниженная талия. Бледно-голубой шелк будет украшать скромная отделка из кружева цвета слоновой кости – только по вороту, на корсаже и рукавах вышьют розовые бутоны. Кушак – широкая шелковая лента, тоже розовая, как и шелковые бальные туфельки на низком французском каблуке. Роза в волосах у Гарден будет того же оттенка, что кушак, и в руках – букет из полураскрывшихся роз, обрамленный кружевом и перевязанный голубой лентой.
– Мама, я так странно себя чувствую, – сказала Гарден.
– Помолчи. Выдохни и задержи дыхание, чтобы миссис Харвей могла зашнуровать тебя как следует.
Благодаря корсету талия у Гарден достигла нужных размеров – ее можно было обхватить двумя пальцами, а крепкие молодые груди стали куда сильнее выдаваться вперед. Маргарет одобрительно кивнула. Платье скроет все то, что корсет теперь подчеркивал, но во время танца кавалер Гарден почувствует, какая у нее осиная талия, а его воображение доделает остальную работу.
Гарден уже носила не слишком тугой корсет на каждый день.
Он годится и для чайных балов, думала Маргарет. Холостые мужчины постарше их практически не посещали, разве что бал давался в честь очень близкой родственницы; в этом году таких балов не было.
38
Маргарет подняла трубку и услышала незнакомый голос. Ей сообщили, что ее дочь сбила машина. Гарден находилась в больнице Роупера, в пункте неотложной помощи.
Маргарет вскрикнула, застонала.
– Не волнуйтесь, миссис Трэдд, – успокоил ее голос в трубке. – Серьезных травм нет, только перелом лодыжки.
– Я сейчас приеду. – Маргарет положила телефонную трубку и снова сокрушенно охнула – Гарден же пропустит свои преддебютные выезды. – Занзи, – крикнул Маргарет, – принеси мне чашку чаю. Я отвратительно себя чувствую.
– Спасибо, я чувствую себя прекрасно, – отвечала всем Гарден девятнадцатого декабря на чайном балу. И это было правдой. Ее страх перед сезоном остался в прошлом. От нее ничего не требовалось – только сидеть в большом кресле на колесах и смотреть на танцующих. Люди останавливались, спрашивали, как она, она отвечала, что все хорошо, и они уходили. Она с удовольствием слушала музыку – играл квартет, а не один пианист. И как зачарованная смотрела на сказочное зрелище: на «весь Чарлстон» в апогее веселья. Мать говорила, что Гарден будет в восторге от сезона. И оказалась права. Гарден с нетерпением дожидалась остальных праздников: двадцатого должен был состояться еще один чайный бал, и настоящий бал двадцать четвертого, а двадцать восьмого ей предстоял визит к Люси Энсон.
