Спустив с кровати ноги, я поискала глазами одежду, не нашла ее и замоталась по грудь в одеяло.
– Виктор Алексеич! – уже смелее позвала я, выходя из комнаты в коридор.
И снова гулкая, почти звенящая тишина, нарушаемая только тиканьем часов в гостиной.
Да куда же он делся, этот черт развратный?
Придерживая одеяло, я заглянула в роскошную, чисто прибранную гостиную. И остановилась на пороге как вкопанная, с трудом веря своим глазам.
Моя одежда – вся, включая куртку и колготки, аккуратно висела на подлокотнике кожаного кресла. Сапоги ровно стояли на полу.
«Убирайся отсюда!» - отчетливо сказал мне этот нехитрый комплект.
В горле тут же запершило, глаза заплыли слезами.
Вот так, значит?
Наигрался вволю, и даже девственность ему моя больше не нужна?
Я резко втянула носом воздух, изо всех сил стараясь не разреветься. Подхватила одежду, сбросила одеяло и принялась лихорадочно натягивать белье…
Сволочь… Вот ведь сволочь!
Я ж не просила ни о чем… Не умоляла его вытворять со мной… все это… Жила бы сейчас спокойненько – нашла бы себе самого обычного парня, вон как Юлька… Ну, может, не такого козла… Занималась бы с ним нормальным, человеческим сексом – без всех этих… безумств, от которых кровь вскипает в венах, и хочется кричать и кусаться…
Нет, надо было все мне испоганить – вырвать из привычной, студенческой жизни и носом, носом в то, как оно у взрослых-богатых-знаменитых бывает… Похвастаться мастерством своим долбанным захотелось, а как похвастался, все – пинком под зад, обратно к мальчишкам? Это к тем, у которых «полторы женщины и собственный кулак». Вали, мол, отсюда, деревенщина – неча тут разлеживаться в барских постелях…
– Сука… – все еще только в трусах и в одном колготке, я упала в кресло и беспомощно разревелась.
Позорище... Вот ведь позорище какое…
Никогда не прощу – ни себе, ни ему. И не подойду больше – за километр буду обходить мразь эту напыщенную…
Наревевшись, я высморкалась в салфетку из стоящей на журнальном столике коробки. Втянула грудью воздух поглубже, аккуратно промокнула потекшую тушь… и вдруг почувствовала.
Табак. Запах табака.
Принюхалась по-собачьи, задирая голову. Кажется, с балкона.
Недоумевая, я подхватила одеяло… Подкралась неслышно, на цыпочках, и выглянула.
Знаменский, собственной персоной, сидел в глубоком плетеном кресле, закутавшись в большой, мохнатый тулуп, и потягивал что-то дымящееся из небольшой чашки.
Я задохнулась от возмущения. Он даже не потрудился оставить меня в этот постыдный момент одну! Просто вышел на балкон и сидит себе, попевает кофеёк, пока я тут манатки собираю.
Постояла пару секунд, кусая губы, пытаясь решить – пойти высказать, все, что я о нем думаю или же проглотить и продолжить одеваться? Свалить отсюда, как будто меня здесь и не было…
И решила высказать. Подобрала одеяло, навесила самое презрительное выражение лица, на которое только была способна, и решительно устремилась на балкон.
***
Еще даже не успев обернуться на звук открываемого балкона, он протянул в мою сторону руку.
– Ты вовремя… - с утренней хрипотцой в голосе сообщил мне, туша сигарету. – Выйди, подыши воздухом. А то я уже соскучился смотреть, как ты сопишь в подушку.
И, наконец, повернувшись в кресле, уставился на меня с всевозрастающим изумлением.
– Ты почему в одеяле? Я ведь даже куртку твою принес в гостиную, на случай, если захочешь присоединиться ко мне...
– Я… просто… – чувствуя себя полной идиоткой, я застыла в дверях, не зная, что и сказать. Или сделать.
Знаменский нахмурился.
– Ты что – плакала?
– Нет, – соврала я и помотала головой.
Он встал, подошел ко мне и заставил зайти в квартиру.
– У тебя тушь по щекам размазана… – закрыв за собой дверь балкона, он повернулся ко мне, поднял мое лицо и осмотрел. – Я что – так сильно тебя обидел, чтобы вот прям слезами заливаться?
Его лицо мрачнело с каждой секундой, и я испугалась. Взяла и все испортила, идиотка…
– Что вы! – залепетала. - И вовсе не из-за этого… Просто я…
Но он, похоже завелся не на шутку.
– Просто тебе стало стыдно, что раз в жизни ты расслабилась и получила удовольствие? Ты – окончательная и бесповоротная ханжа, Семёнова? Может еще в церковь побежишь, грехи замаливать?
Снова Семёнова, значит.
Я набычилась в ответ.
- И побегу. И вам не помешает! Уже скоро седеть начнете, а в голове одни потрахушки!
Он уставился на меня, приоткрыв рот.
- Ах ты дрянь маленькая… Да мне тридцать семь – какое «седеть»?
Я злобно усмехнулась, чувствуя, что медленно, но верно вливаюсь в скоростное шоссе под названием «да гори оно все синим огнем».
- То есть с потрахушками в своей голове вы не спорите?
- Что?! – его потемневшие от гнева глаза уже метали молнии, руки сжались в кулаки. – Я к тебе даже не притронулся вчера – и это после того, как ты сама корчилась на той тахте, извивалась, как кошка в течке…
- Не просто, наверное, было… - процедила я сквозь зубы, ненавидя его уже всем сердцем. – Измучились, небось – со стояком всю ночь ходить…
Да, я нарывалась. Я хотела, чтобы он меня ударил в этот момент. Пусть хоть символическая пощечина – она заставит меня забыть о нем другом – том, что шептал мне ласковые пошлости и хотел, чтобы мне было хорошо… том, кто гладил по голове, пока я засыпала у него на плече, счастливая и довольная… Пощечина разъест ядом, уничтожит все хорошее, что я от него увидела, сделает меня такой, какой считала себя раньше – несчастной жертвой, которую используют, а не лелеют, заставляют раздеваться, а не оставляют куртку, чтобы не выходила на балкон голая…
- Убирайся, - глухо сказал Знаменский, разжимая кулаки. – Видеть тебя больше не хочу.
Из меня будто воздух выпустили. Вся злость ушла, растворилась в сизой, предрассветной дымке за окном.
Господи… Что я натворила?
Обойдя меня – широко забирая в сторону, будто ему было противно меня касаться, Виктор Алексеевич вышел из комнаты.
- Даю тебе пять минут – не успеешь, выкину из квартиры в чем есть, - донеслось до меня из глубины квартиры.
Жгущий комок горечи в моей груди вскипел, поднялся тошнотой к самому горлу… Задыхаясь от ярости и боли, я оглядела эту роскошную, идеально чистую гостиную…
Кошка в течке, говоришь? Ухватила взглядом изящную китайскую вазочку на камине, подскочила к ней, размахнулась… и изо всех сил запустила вещицу в противоположную стену.
