– Ближе к делу… – поторопил Знаменский, явно теряя терпение.
Мама поджала губы.
– Извини, сынок, я забыла, что тебя могут до такой степени не интересовать дела матери… Хорошо-хорошо. Я скажу. Ко мне вчера приходила Оля…
Он высоко поднял брови.
– Оля? К тебе?! Зачем?!
Мадам Знаменская поджала губы.
– В отличии от тебя, ей не все равно, как коротает дни пожилая женщина, у которой серьезные проблемы со здоровьем… Но это не важно, – она подняла руку, предупреждая сердитую тираду, которой готов был разразиться Виктор Алексеевич. – Она предложила мне лечь на обследование… вот в эту клинику, – покопавшись в сумочке, женщина достала какой-то проспект и протянула ее сыну. – Если ты готов оплатить…
Знаменский недоуменно повертел брошюру в руках, вглядываясь в красочные картинки и лозунги.
– Мам, это ведь лажа какая-то… Омолаживающие коктейли? Диагностика кармы? Групповая терапия для женщин, обеспокоенных глобальным потеплением? Что это за хрень?..
Мадам Знаменская с возмущением выдернула брошюру из его рук.
– Что за выражения?! Правильно твоя жена сказала – ругаешься как сапожник, предложения без мата не можешь сказать… И ведь какое воспитание! Сколько сил в тебя вложили, сколько денег ушло на твое образование…
Она еще что-то говорила, долго и нудно костерила сына за невоспитанность, за распутство, за невнимание к ее, матери, болячкам и одиночеству… корила его бессонными ночами и вложенными деньгами… Знаменский морщился, вздыхал, что-то, кажется, отвечал…
Но я уже не слушала. Точнее не слышала. Топя все окружающие звуки, оглушительной дробью вбивалось в мои уши непостижимое, неуместное, совершенно неприменимое ко мне и к этому мужчине словосочетание – «твоя жена».
***
Отправив меня в спальню и самолично напоив мать чаем, Знаменский все же выпроводил ее, вызвав такси и пообещав оплатить все, что она пожелает – лишь бы отстала.
Меня же снова охватило тупое оцепенение. Несколько раз я порывалась встать и уйти, но для этого нужно было пойти в ванную, забрать оттуда свою остальную одежду, обуться, проскользнуть мимо кухни… Да еще и объясняться пришлось бы, отчего так поспешно сбегаю… И я оставалась сидеть на кровати, глядя в одну точку, потому что ни на что другое не было моральных сил.
Почему и с какой стати я решила, что такой лакомый кусочек, как Знаменский, в тридцать семь лет будет еще не занят, я и сама не понимала. Все совершенно логично – отношения с женой охладели, зашли в тупик, захотелось новизны и остроты. Иными словами, «свежатины». Отправил жену в отпуск и развлекается себе с молодой любовницей – почему бы и нет? Вполне возможно даже, что по обоюдной договоренности – раз не постеснялся привести меня домой, в супружескую постель…
А что не сказал ничего? Во-первых, я не спрашивала. А какой ему интерес палиться без надобности? Во-вторых, может, самому неприятно со мной так поступать, хоть никаких обещаний он мне и не давал.
Но ведь вещей женских в шкафу нет… - закрался в голову слабенький, робкий шепоток надежды. Хоть что-нибудь бы осталось от женщины, если она просто уехала… Может они временно расстались?
В комнату вошел Знаменский, жуя оладью.
– Остыли, но вкусно, – лаконично похвалил он меня. – Я оценил, Семёнова. И уборку тоже.
Я хмуро подняла на него глаза. Какая ирония… Еще полчаса назад я волновалась, что он отругает меня за эту самую уборку и оладьи… Теперь это все казалось такой мелочью – просто тьфу.
– Ваша жена небось так не умеет… – пробурчала я, сама понимая, насколько это глупо и по-детски это звучит.
Он прекратил жевать, осторожно проглотил.
– Моя… кто?
– Жена! – почти прокричала я и тут же обхватила себя руками, заставляя успокоиться. «Не люблю истеричек», вспомнилось вдруг – и очень кстати. Хотя, непонятно, зачем мне теперь нужно это «люблю-не люблю». Как будто я планирую и дальше продолжать встречаться с женатым мужчиной…
– Ты тут напилась что ли в одиночестве? Какая жена? Я в разводе уже два года, – морща брови, Виктор Алексеевич подошел и сел рядом.
Ага, в разводе…
– Бывшую не называют женой… – я нахмурилась в ответ. Его категоричный ответ обескуражил меня, но не настолько, чтобы тут же поверить и броситься в его объятья.
– Кто кого назвал женой? – его глаза внезапно расширились в понимании. И повеселели. – А… мама, помню... Что, Семёнова, неприятно ревновать?
Я покраснела.
– Я вам повода не давала. У нас ничего не было с Владом.
Он совсем развеселился.
– Ну, извини, дорогая. Тут я не могу похвастаться подобным – у меня с моей женушкой мнооого чего было… по крайней мере до тех пор, пока я не узнал, что она трахнула того диджея из клуба…
Ах ты сволочь! Я вскочила на ноги.
– У вас есть хоть капля совести?! Как можно такое говорить при… другой женщине?
Знаменский откинулся на локти, наблюдая за мной с откровенным удовольствием.
– Знаешь, в гневе ты нравишься мне даже больше, чем когда смеешься… Придется злить тебя почаще.
Чувствуя, как кровь закипает у меня в жилах, я стиснула кулаки и огляделась.
– Ищешь, что бы еще об стену грохнуть? – заинтересованно спросил Виктор Алексеевич.
– Ищу… – процедила я сквозь зубы.
Он поднял руку, указывая на что-то в углу комнаты – у трюмо.
– Могу предложить вооон ту напольную вазу с сухостоем – это как раз подарок жены… бывшей жены, – поспешно добавил он в ответ на мой тяжелый взгляд.
Я подскочила к высокой керамической вазе с торчащим из нее бамбуком.
– Точно?
– Валяй. Только не в окно.
Более не сдерживая себя, я схватила несчастную безделушку, выдернула бамбук, выкинула его к чертям собачьим и изо всех сил звезданула «подарком жены» о противоположную стену. Как и в прошлый раз, облачко керамических обломков и осколков взорвалось и посыпалось по обоям вниз.
– Полегчало? – даже не поморщившись, спросил Знаменский.
Я молча кивнула, кусая губы.
– Страшно представить себе, что бы ты сделала, если бы я и в самом деле был женат.
– Почему твоя мама сказала «жена», а не «бывшая»? – чувствуя, что вместе с гневом меня покидают силы, я упала в кресло, как нельзя кстати обнаружившееся совсем рядом.
– Потому что мама – наивная, доверчивая женщина. Она обожает Олю и мечтает, чтобы она снова стала «женой» и родила ей внуков. Только не понимает она, что Оля – не милая и очаровательная кошечка, которой ей представляется, а хитрая и изворотливая... – он запнулся на мгновение, подыскивая подходящее слово, – тварь. Каким-то непостижимым образом она смогла убедить маму, что в нашем разводе виноват я. Потому что, видите ли, я мало уделял ей внимания…
